- Урок это, княжич, не сума и не крест. Его на плечах не носить, а в жизни, глядишь, пригодится!
- Уймись, ирод, эвон мальчонку замордовал! Не свое - оно и есть не свое!
Это Варвара, супружница рыжего дьяка. Таким вот, наверное, голосом архангелы возвестят о скором конце света. Воробьи приседают и прячутся в пыль. Удивленные пчелы тут же прекращают гудеть. А вороны срываются с веток и молча летят прочь.
- Милости просим к столу, господарь, свет Владимир! - Обращаясь ко мне, Варвара сбавляет тон, предварительно сдобрив его изрядной порцией меда. - Пирог-то давно поспел, с капусткою да грибами.
- Ипра, ста, - чешет в затылке Никита, - пора вечерять...
Мальчишке, рожденному в Трансильвании, языки даются легко. Сколько там народов намешано, знает один Господь. Русский говор очень похож на польский. Наверное, я впитал его с молоком матери, потому, что ловлю даже смысл очень трудных слов. Но как только пытаюсь сказать простейшую фразу, Никита с Варварой начинают смеяться. Пусть смеются, я не в обиде. Они не мои подданные.
В горах темнеет мгновенно. Ночую я здесь же, в посольском дворе - сирота при живых родителях. Фамильный замок времен последних Арпадов домом моим так и не стал. Строил его мой дед, Басараб Великий, по тогдашней рыцарской моде. Двухэтажный деревянный донжон был некогда обведен трехметровым рвом и поросшим колючим кустарником валом. Говорят, что когда этот ров был глубоким, через него был проложен мост, который поднимался во время осады. Но где он, и куда подевался - этого не помнит никто.
Сюда мы вселились шесть лет назад. Здесь же появился на свет капризный и мстительный братец Раду. Весь верхний этаж занимает сейчас наша семья, няньки, травницы да сиделки - мать все еще отходит от последних родов.
Ближе к земле ютится дворовая челядь. Там же густо напиханы всякого рода склады провианта, инвентаря, конюшня и загон для скота.
Я прихожу в замок, только когда приезжает отец. Мое любимое место - подземелье с низкими сводами. Там вырыт глубокий колодец, а рядом с ним - глубокие ямы с крышками из решеток. Служили они когда-то тюрьмою для пленников, дебоширов и всякого рода, бунтовщиков. Сейчас все заставлено бочками для вина, неисправным инвентарем и прочим ненужным хламом.
Без хозяйского глаза замок пришел в запустение. Отец, как всегда, в далеких разъездах. В нелегкое для Валахии время, несет он свой тяжкий рыцарский крест. А попробуй, не понеси! У венгерского короля Сигизмунда рука стократ тяжелей. Только стараниями отца наше православное княжество все еще достаточно независимо. Слишком многие хотели бы видеть ее своим: и могущественная Османская Порта, и латинянская Венгрия, и даже мой дядя - Ладислав Дэнешти.
Когда наступает ночь, Никита уходит в дом, зажигает от печки лучинку и выносит во двор мохнатый овчинный тулуп. Это моя постель. С пяти с половиной лет я сплю под открытым небом и с тех пор полюбил облака. Они накрывают вершины Карпат, свисают с небес клочками овечьей шерсти и сберегают тепло, идущее от земли. Когда небо звездно, трава подо мною сочится росой и тулуп промокает. Чтобы согреться, я снова и снова берусь за копье.
Завтра приедет брат, - думаю я, засыпая. - Целых три дня мы будем вставать до рассвета, умываться этой росой.
- Я сделаю из него настоящего рыцаря! - обещал Мирчо отцу.
Господи, как я его люблю и как ненавижу!
- Как я его люблю, и как ненавижу! - сквозь сон прошептал я, пробуя на вкус чужие слова. И повторил то же самое на родном языке.
- У тебя все в порядке? - с тревогой спросил отец.
Я слышал его, но все еще пребывал в иных временных рамках.
- Черт знает что! - проворчал он, нарезая круги по комнате. Для тех, кто его знал, это всегда означало высшую степень неудовольствия шефа.
- Ты, кажется, что-то спросил? - с трудом просипел я, еле разжав пересохшие губы. - Вроде не пил ничего, а трубы горят, как с похмелья.
- На, прибодрись, - отозвался Мордан, с готовностью открывая бутылочку пива, - свежачок, от утренней смены. Дуй из ствола, так вкуснее!
