И вот загадка: хотя у Водницкого тоже светит солнце, травы душисты до одурения, вина упоительны (об анисовом пастисе я уже не говорю) и, в качестве почетного гостя, появляется бедняга Винсент с собственным ухом в руке, трилогия краковского автора — антипод путеводителей и импрессионистской эссеистики. По двум причинам.
Во-первых, по причине глубокого знания предмета. Водницкий досконально знает край, который описывает, он вдоль и поперек изъездил Прованс на машине, на велосипеде, исходил пешком. Можно сказать, взял измором. В Провансе он начал бывать уже в 60-е годы, а потом приезжал многократно; в Арле заслуженно получил звание почетного гражданина. Нельзя сказать, что, следуя за ним, мы скользим по поверхности — напротив, судя по ощущениям, нас поминутно заносит внутрь увиденного. Все, что нам рассказано, вначале было автором продумано, а затем помещено в хранилище памяти. Ибо провансальская трилогия — плод не только разума, но и воображения, неразрывно связанного с памятью.
Во-вторых, автор никогда не делает вид, будто изображает Прованс объективно, напротив: демонстративно объявляет, что все пропускает через себя, через фильтр субъективного восприятия. Его восприимчивость — та самая призма, которая расщепляет увиденное на пучки значений, проверяемых затем под мощным микроскопом эрудиции. Описания пейзажей не заимствованы из географических справочников, а воспроизводимые во множестве картины прошлого родом не из учебников истории. Автор убежден, что познавание мира — не погоня за химерой объективизма, а, по существу, создание мифа о мире. И, вооруженный этой убежденностью, которую не намерен скрывать, старается проникнуть в толщу реальности, ищет словесное выражение своему опыту.
Скажем прямо: этой трилогии не должно было быть. Не должно, ибо она не ко времени, на обочине времени, вне времени. Не отвечает привычным ожиданиям. Книги Водницкого — поистине unzeitgemasse Betrachtungen, «несвоевременные размышления» в глубоком, ницшеанском значении этого понятия. Нет в «Триптихе» ничего или почти ничего, что рифмовалось бы с духом современности. Можно подумать, Адам Водницкий не совсем понимает, на каком свете живет. Или наоборот, прекрасно понимает — не заблуждаясь относительно ценности того, что с таким грохотом заполняет пространство сегодняшней действительности, он поворачивается к ней спиной и создает собственные миры, несхожие с тем, что у нас за окном или на экране телевизора.
Необычен и авторский голос, звучащий со страниц трилогии. Адам Водницкий — внимательный наблюдатель, который не только многое замечает и много знает, но еще и увлекательно обо всем рассказывает. Конечно, в силу национальной принадлежности, биографии, профессии, увлечений, он неотделим от своих историй, но никогда не заслоняет собой того, о чем говорит. Своей подписью он удостоверяет правдивость текста, а хозяйничать в нем себе не позволяет. Рассказ свой ведет спокойно, неторопливо, негромко. Каденция фраз размеренная (отзвуки школьной латыни?), отмеченная какой-то старинной изысканностью. За безумствами истории автор наблюдает отстраненно (возможно, учитывая уроки кавафисовской сдержанности). С читателем не фамильярничает, не пустословит; предметен и точен — как в описаниях растений, насекомых и птиц, так и в переводах стихов.
2.
От провансальского китча, которым забиты полки книжных магазинов, от всей этой скучной и предсказуемой макулатуры цвета лаванды трилогию Водницкого отличает своеобразный способ постижения автором мира, о котором ведется рассказ. Что же это за способ? Скажем коротко: о чем бы Адам Водницкий ни писал — о земле, воде, растениях, небе, животных, людях, камнях, — его перо превращает описываемый «объект» в многослойный символ. Действительность, открывающаяся глазу эссеиста, показана будто в геологическом разрезе. Далекое от краеведческих стандартов повествование в конце концов становится герменевтикой символов природы и культуры. Да, именно герменевтикой, ибо Водницкий — и это очевидно — преобразовывает места, людей и события в многозначные символы, в семиофоры, обладающие особой силой воздействия. Отвечает символом на символ, да еще и вовлекает нас, читателей, в свои рефлексии.
