В самом деле, шесть лет упорно боролся, но не с призраками ли боролся? А если нет, то с чем же? С самим собой? Да, отчасти так, но неужели борьба с собой имеет такую цену? То есть неужели, пока боролся за любовь и понял, что любит как будто навечно и что без любви жить нельзя, неужели за это и нужно потерять любовь навсегда? Для того ли вновь открыть ее в себе, чтобы потерять уже наверное?
Неужели он пришел к этому?
Нет, пока он пришел к более простому: раз он должен был ехать к ней, искать и найти ее, он и ехал. Теперь ехал к ней.
К ней, к ней… Это была правда.
Он попытался представить Майю, какая она сейчас, и представить не мог. Перед глазами стояла та, прежняя она: смеющаяся, с тревожными большими глазами, в белой блузке и белых чулках… И такая она (что прежде, что теперь) жила в нем, такой он посвятил тысячи сомнений, тревог, заблуждений, истин… Такую ее, забывая то на миг, а то и надолго, он вновь обретал в своей памяти, как только начинал задумываться: зачем живет, кого любит, к чему идет…
Когда он услышал: «Малаховка», то испугался не столько того, что мог бы проехать, сколько самого себя. Он выскочил на перрон и, замерев всем существом своим, спросил себя: «Неужели я все-таки здесь? Неужели приехал к ней?..»
Впервые Лена назвала его «предателем» спустя год после смерти Лидии Григорьевны.
Лидия Григорьевна, мать Лены, в ссорах между дочерью и Вагановым почти всегда брала сторону зятя. Это была спокойная, тихая женщина, с добрыми глазами, ровным голосом; особенной чертой ее характера была врожденная тактичность, способность внимательно слушать человека, а главное — с полуслова понимать его. Муж ее, Ленин отец, погиб в сорок пятом году на Дальнем Востоке, куда его направили сразу после победы над Германией. Долгое время Лидия Григорьевна жила с дочерью в небольшой комнатке на Арбате, работала кассиром в кинотеатрах, мечтала об отдельной квартире. В шестидесятых годах (в то время еще неохотно вступали в кооператив) она рискнула, внесла первый взнос, а ровно через год они с дочерью въехали в однокомнатную светлую квартиру. Когда Лидия Григорьевна умерла, через два года после свадьбы дочери, квартира была переписана на Ваганова и Лену.
Иногда Ваганов разговаривал о пространстве и времени и с Лидией Григорьевной. Она внимательно выслушивала его, соглашалась с ним почти во всем, лишь изредка делая незначительные замечания, — и Ваганов с радостью сознавал, что она в самом деле хороший собеседник: замечания ее были всегда по существу.
А Лена, прожив с Вагановым полтора года, начала относиться к его размышлениям со все возрастающей снисходительностью, порой с откровенным пренебрежением. Она никак не могла поверить, что он способен думать об одном и том же в течение нескольких лет, — это становилось глупым, навязчивым. Правда, она не говорила ему об этом, боясь обидеть, но часто теперь при разговорах усмехалась или уходила на кухню, не дослушав рассуждений Дмитрия.
— Не обращай ты на нее внимания, — чаще всего говорила Лидия Григорьевна. — Ветреная девчонка, ничего-то ее не интересует… Как ты сказал: время — это не только изменения сами по себе, но и?..
И Ваганов, забыв обо всем, продолжал развивать мысль для Лидии Григорьевны. Опытное женское чутье подсказывало ей, что все эти вопросы занимают Ваганова не праздно, что он чем-то мучится, ищет каких-то решений, выводов, что это не прихоть его, но необходимость так жить, так думать. То же самое она старалась внушить дочери, когда выдавался случай, но, кроме ссор с Леной, из этого ничего не выходило.
Ваганов продолжал писать главы записок. Однажды, прежде чем выложить свои мысли на бумагу, он сел против Лены и по обыкновению взволнованно и искренне долго рассказывал ей о своих раздумьях. Он не замечал, что Лена на этот раз с каким-то особенным равнодушием относилась к его словам, потом в ее взгляде появилось заметное нетерпение, было похоже, что ей хочется возразить, сказать что-то важное, сильное, обидное, но она, как бы ни хотелось ей этого, этого же боялась.
— Итак, — продолжал Ваганов, — время как процесс изменений есть еще и движение вообще. И хотя Энгельс различает, кажется, понятия: движение и время, тем не менее время — это движение как таковое. Удивительно и то, что мы не только ориентируемся во времени с помощью конкретных изменений, но и пользуемся абстракциями для фиксирования этих конкретных изменений. Именно: что такое час? Это человеческая конкретизированная абстракция, нужная нам для того, чтобы в абстрактной форме фиксировать конкретные изменения нашей жизни. Ну, как?!
