— Эх ты, — упивалась Лизавета интонациями своего пухлого мягкого голоса, — ты думаешь, мать у тебя забубенная, а мать у тебя — золотая. Ты думаешь, она вот нас нашла, ну да, правильно, мы вместе были, но ты думаешь, она куда нас звала? Она звала нас к вам, у меня, говорит, такой сегодня праздник, мы, говорит, счастливые все дома, мы десять лет назад квартиру получили, и у нас сегодня семейный лад и праздник…
— Да не балаболь ты сильно, не балаболь, — изредка увещевала ее отяжелевшим голосом Катерина Ильинична.
— Нет, ты дай мне рассказать, мы не забубенные, как о нас тут некоторые думают, мы говорим твоей матери: Маша, ладно, мы сейчас идем к тебе, мы сейчас, вот сейчас прямо и идем, но ты пойми, Маша, у Катерины-то какой сегодня день? — а день у нее поминовения Степана, это понимать надо, он когда под Брестом в июне погибал, он не думал, будут его вспоминать или нет, а мы вспомнили, потому что Степан не в том дело, что красный командир, а в том, что любимый он у нас был, поняла? — а если не поняла, так понимать уже должна, потому что большая и лет тебе уже ой-е-ей, школу закончила…
— Все, тихо, тихо, бабоньки, давайте к столу, — миролюбивым голосом говорил отец, — сейчас посидим, поговорим, все вспомним, всех помянем…
— Не-ет, Иван Алексеич, это ты верно — вспомним, а объяснить я должна, что Маша у тебя — человек, она не забубенная, нет, она разве могла отказаться, когда мы с Катериной говорим: за Степана за еённого, Катерининого, пьем, потому что он погиб, чтоб мы жили… это она очень хорошо понимает, она выпила, а как не выпьешь, и вот так нам сердечно вдруг всем стало, сидим мы три бабы, обыкновенные, простые, русские, и пьем в память хорошего человека, — нет, ты скажи, Томка, это разве плохое что, а?
— Ну ладно, ладно, давайте к столу, — подталкивала всех Томка, а у самой только одна мысль билась в голове: завтра же, завтра уеду отсюда, в город, буду жить одна и учиться, а вы тут хоть пропадите все пропадом, не жалко…
— Мы думали, мы сейчас, только по одной или по две, но у Катерины горе, понимаешь ты это, нет, девчонка, не-ет, не понимаешь, я вижу, глаза у тебя блестят, не любишь нас, э-эх, не любишь, а почему? — а потому, что гордая и глупая, и жизни не знаешь…
«Завтра, завтра же…» — стучало у Томки в голове.
Она подавала угощение на стол, пельмени елись с аппетитом, разговор шел в том же духе, и главное — отец пил вместе со всеми и, видно было, никого не осуждал, все принимал, все понимал, в другой раз Томка, быть может, очень бы этому удивилась — отец ведь совсем не пил, никогда, — но в этот раз она смотрела на все заторможенно, как сквозь сон, как на призрачную необходимость, в которой она тоже почему-то должна участвовать, хотя бы в последний раз…
Закончилось все это за полночь. Катерина Ильинична с Лизаветой остались у них, Томка постелила им на полу. Не вернулась домой только Лидка, но с ней это бывало, частенько оставалась ночевать у подруг, и в общем никого это толком не беспокоило, кроме отца, но и он не мог ничего поделать с сорванцом, а бить не решался…
Ушла из дома Томка рано утром. На столе оставила записку:
«Папа! Я уже не маленькая и все понимаю, что делаю. Пойми и меня. Я уехала от вас в город, так жить больше не могу. Я буду обязательно учиться и буду жить хорошо, за меня не беспокойся. Буду писать вам. Пойми — по-другому поступить не могла. Берегите Лидку. Целую — Тамара».
Ровно через неделю, как Гена Ипатьев вернулся из армии в родной поселок, пришла на его имя телеграмма: «Ипаша встречай Томка».
— Не успел приехать, а уж телеграммы, — блеснул очками Генкин отец и продолжал насмешливо смотреть на сына поверх очков-кругляшей.
Гена вообще-то был с глубокого похмелья — ну а как иначе, вернулся из армии, тут, брат, только поворачивайся, встречай гостей да провожай до калитки, всем хочется поздравить тебя с возвращеньицем, — и поэтому ко сразу на отцовские подзуживания среагировал, даже и смысл телеграммы не сразу ухватил.
— А ведь это, батя, всем телеграммам телеграмма, — наконец ответил Ипатьев, и в голосе его скорее звучала растерянность, чем радость, потому что смысл слов в ней — один, а интонация — подтрунивающая какая-то, насмешливая. Или это только кажется?
