— Что скажешь, молодой человек?
— Я… — начал Ваганов. — Видите ли, я проездом…
— Переночевать, что ли? — подсказал отец.
— Да нет… не совсем… Я хотел спросить, дома ли Майя?
— Майка-то? А вы что, знаете ее?
— Да. Мы вместе учились. Хотелось бы повидать.
— Тогда полезай наверх, — сказал он. — Она, парень, на втором этаже у нас. Эй, Майка! — крикнул он дочери. — Тут к тебе гость, принимай! — И опять усмехнулся: поздний гость.
Ваганов по деревянной лестнице полез наверх, откинул люк и ступил в просторную, слабо освещенную комнату. В углу, за столом, сидела Майя и, как было видно, гадала на картах. Рядом с ней в маленькой кроватке спал ребенок.
Долго они глядели друг на друга.
— Откуда ты? — спросила она наконец взволнованно, но скрывая это.
— Из Москвы, — ответил он. — Здравствуй.
— Здравствуй… Вот уж кого не ждала, — усмехнулась она той же, как и ее отец, усмешкой. — Проходи, садись. — Она пододвинула ему стул.
Он прошел и сел.
— Может, — крикнул снизу отец, — мы по этому поводу сообразим?
— Ладно, без тебя обойдемся! — отрезала Майя (непривычным для Ваганова голосом), подошла к люку и закрыла его.
Она села на прежнее место и пристально, вновь с усмешкой начала глядеть ему в глаза. Он опустил голову, чувствуя, как краснеет.
Так, сидя с опущенной головой, он неожиданно вспомнил девушку в автобусе и понял, на кого она была похожа: на Майю, какая она была перед ним.
— Сегодня, — сказал он, поднимая голову, — я видел девушку, она похожа на тебя.
— Да брось ты… — вяло махнула она рукой.
Он посмотрел на нее внимательно и не заметил ничего прежнего, что было в ней, ни того, какой она жила в его памяти: смеющаяся, быстрая, с озорными глазами…
— Ты женат? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Сегодня как раз пять лет.
— Молодец, — искренне похвалила она. — А у меня, видишь, дочь. — Она показала на девочку. — Три года уже. Отца только нет…
— Да, — согласился он, — бывает.
— Чаю хочешь?
— Нет, спасибо.
— А водки?
— И водки не хочу.
— И ладно… А у тебя есть дети?
— Нет.
— В свое, значит, удовольствие живете? — снова усмехнулась она.
— Ну да, — кивнул он. — Выходит, в свое.
— Не обижайся… Ты, конечно, институт закончил?
— Да.
— Давно?
— В прошлом году. Теперь преподаю в техникуме сопромат.
— Чудное слово, — покачала она головой. — Не знаю такого.
— Сопротивление материалов, — подсказал он. — Да это все ерунда… Хорошо у тебя. — Он показал рукой.
— Брось, брось… Все у меня плохо, все… Живу с отцом, дочка вот еще. Мама-то умерла… — Она помолчала. — Ты инженер. Ты теперь… у-у-у… А я? Знаешь, кто я?
— Кто?
— Продавец. Всего-навсего.
— Все это не имеет значения.
— А что имеет? Не имеет… Жена-то небось тоже институт окончила?
— Да.
— А говоришь — не имеет…
— Ничего не имеет значения, — все-таки возразил он. — Все это ерунда.
— Ну что, по-твоему, тогда имеет значение?
— Что? Надо подумать…
— Надо, — улыбнулась она. — Давай все же выпьем… Что-то хорошо с тобой говорить. Не понимала этого раньше.
Она достала из буфета две рюмки, початую бутылку вина, конфеты.
— Ну, за твое пятилетие!
— За твою дочь!..
Ваганов вдруг ясно-ясно увидел себя со стороны, и сделалось ему мучительно стыдно… Теперь, повидав Майю, поговорив с ней, он как-то по-простому, по-житейски, как взрослый мужчина, понял, что она вовсе не та, которую он любил когда-то, что от той девочки, кроме имени Майи, ничего уже не осталось; впрочем, она, может быть, и осталась сама собой, только повзрослела, преобразилась во времени, главное другое — того человека, той легкомысленной, веселой девочки, из-за которой он столько мучился и ради которой столько сделал, просто не было уже на белом свете — и вся жизнь его, все поиски и внутренние споры, оказывается, были пустыми, никчемными и никому не нужными. Как странно, жестоко она рассмеялась, когда он показал ей свою тетрадь. «Пространство и время»! Ужасно, удивительно смешно! Она просто даже не поняла, о чем это он ей говорит, что хотел сказать своим «пространством и временем»… Для нее не существовало этих отвлеченных вопросов, она вся была переполнена заботами и ощущениями реальными, конкретными. За эти годы слишком много событий произошло в ее жизни, и события эти всегда отзывались в ее сердце конкретно: болью, радостью или разочарованием. Но «пространство и время»? — нет, об этом она решительно ничего не знала и не поняла Ваганова. И теперь ему стало как-то не по себе от сознания, что он, чуть ли не пять лет протоптавшийся на одном месте, узнал об этом, догадался с достаточной очевидностью лишь сегодня — увидев, как реальные годы отразились на девочке, которую любил. Не было ничего, и не было никого, кого он любил когда-то, и значит, он жил бессмысленной, пустой жизнью… Он жил идеей, в каком-то идеальном мире, и кому-то что-то доказывал, и оказалось, что он доказывал, что время можно остановить, повернуть его вспять, а этого сделать нельзя.
