Кэтрин купила детские вещи. Я стал боксировать в гимнастическом зале в пассаже. Обычно я туда ходил по утрам, пока Кэтрин отсыпалась. В дни короткой обманчивой весны было особенно приятно после тренировки и душа пройтись по улицам, дыша весенним воздухом, а потом зайти в кафе и посидеть, наблюдая за людьми, или читать газету, попивая вермут. А потом я возвращался в отель, и мы обедали. Со мной боксировал усатый профессор. У него были точные и резкие выпады, однако стоило мне на него насесть, как он сразу сдувался. Гимнастический зал мне нравился. Свежий воздух, хорошее освещение. Я не давал себе поблажки: прыгал через скакалку, дрался с тенью, делал упражнения для живота, лежа на полу под солнечным лучом, проникавшим в распахнутое окно, и изредка пугал профессора во время спарринга. Поначалу мне трудно было боксировать с тенью перед длинным узким зеркалом, так как меня смущал бородатый соперник. А потом я стал находить его забавным. С первых же тренировок я хотел сбрить бороду, но Кэтрин воспротивилась.
Иногда мы с ней прогуливались в экипаже по окрестностям. В хорошие дни это было одно удовольствие, и мы нашли два отличных ресторанчика. Поскольку Кэтрин теперь не могла долго ходить пешком, мне нравилось возить ее по загородным дорогам. В солнечные дни мы всегда отлично проводили время и ни разу ни о чем не пожалели. Мы понимали, что скоро родится ребенок, и от этого было ощущение, что нас что-то подгоняет и нам нельзя терять время даром.
Однажды я проснулся около трех часов ночи, услышав, как Кэтрин ворочается в постели.
– Ты в порядке, Кэт?
– Кажется, у меня начались схватки, милый.
– Регулярные?
– Пока не очень.
– Если начнутся регулярные, поедем в больницу.
Я снова провалился в сон. Но через какое-то время опять проснулся.
– Наверно, тебе лучше позвонить врачу, – сказала Кэтрин. – Мне кажется, началось.
Я пошел к телефону и позвонил врачу.
– Как часто повторяются схватки? – спросил он.
– Как часто они повторяются, Кэт?
– Примерно каждые пятнадцать минут.
– Тогда вам нужно ехать в больницу, – сказал врач. – Я сейчас оденусь и тоже приеду.
Я набрал номер гаража возле железнодорожной станции, чтобы вызвать такси. Трубку долго не брали. Наконец мне ответил мужчина и пообещал незамедлительно прислать машину. Кэтрин одевалась. В ее сумке уже лежало все необходимое вместе с детскими вещами. В холле я позвонил лифтеру. Никто не ответил. Я спустился вниз. Кроме ночного дежурного, там никого не было. Я сам поднялся на лифте и внес сумку, потом зашла Кэтрин, и мы поехали. Дежурный открыл перед нами парадную дверь, мы вышли, сели на каменные тумбы возле лестницы и стали ждать такси. Ночь была ясная, звездная. Кэтрин находилась в сильном возбуждении.
– Я так рада, что у меня началось, – сказала она. – Значит, скоро все будет позади.
– Ты отважная девочка.
– Я не боюсь. Скорее бы пришло такси.
Сначала мы услышали звук мотора, а затем увидели включенные передние фары. Машина подъехала, я помог Кэтрин сесть, а водитель поставил сумку на переднее сиденье.
– В больницу, – сказал я ему.
Для начала мы поднялись на холм.
Я вошел в приемный покой следом за Кэт, неся ее сумку. Женщина, сидевшая за конторкой, записала в журнал ее имя, возраст, адрес и имена родственников. На вопрос о вероисповедании Кэтрин ответила отрицательно, и женщина поставила прочерк. А имя она назвала такое: Кэтрин Генри.
– Я провожу вас в палату, – сказала регистраторша.
Мы поднялись на лифте и последовали за женщиной по коридору. Кэтрин крепко держала меня за руку.
– Вот ваша палата, – показала женщина. – Пожалуйста, разденьтесь и ложитесь в кровать. Это ваша ночная рубашка.
– У меня своя, – сказала Кэтрин.
– Лучше наденьте эту.
Я вышел из палаты и сел на стул в коридоре.
– Уже можно, – пригласила меня женщина, стоя в дверях.
Кэтрин лежала на узкой кровати в простой сорочке с прямым разрезом, выглядевшей так, словно ее скроили из грубой простыни. Она встретила меня улыбкой.
– У меня отличные схватки, – сказала она. Женщина держала палец у нее на пульсе и по часам замеряла частоту схваток. – Ух ты, какая сильная. – Это можно было легко прочесть и по ее лицу.
