– Будь добр, не свинячь на столе. Сколько можно? Иди в мусорку выбрось.
Диего рыгнул.
– Хорошо, мамуля. – Оттолкнувшись от стола, он отвесил мне подзатыльник и пошел на кухню.
– С Лиззи все в порядке? – спросил Гейб, не отрываясь от сцены, которую рисовал. Черный фломастер шоркал по бумаге.
Мы трудились над проектом для учительницы английского, мисс Кёрди. Нам не хотелось писать традиционное унылое сочинение о «Макбете». Всю эту дребедень про то, какой он был тряпкой, какой честолюбивой была его супруга… Скукотень.
Поэтому мы делали раскадровки для видеоигры по мотивам «Макбета». Наш Гейб – лучший художник в группе. Когда он был моложе, то всерьез мечтал стать иллюстратором комиксов. Так что он делал наброски сцен, а мы с Диего помогали.
– Ага. У нее синяк на лбу, но порез не слишком глубокий, – сказал я.
– А копам она что сказала? – спросил Диего, возвращаясь с новой баночкой колы.
– Соврала, – ответил я. – Она не хотела говорить, как мы сбили парня и бросили умирать в снегу. Сказала, что это был тип в маске, которого она не узнала. Пытался, мол, обчистить шкафчики. Она, значит, увидела, подняла крик, он ей врезал и сбежал.
– Складно врет, – сказал Диего. Он поднес банку ко рту и шумно отхлебнул. – Все, чтобы защитить вот этого симпатяжку. – Он пребольно ущипнул меня за щеку. – Да тут, по ходу, настоящая любовь.
– Заткнись, – отгрызнулся я, оттолкнув его руку. – Ничего смешного. Если этот псих Ангел говорил всерьез…
– Что «ничего смешного»? – В столовую вошла мама. В руках она несла шкатулку с украшениями, отделанную красным бархатом.
– «Макбет», – поспешно ответил я. – «Макбет» точно не комедия.
Мама поставила шкатулку на другой конец стола.
– Я играла одну из ведьм в студенческой постановке в Миддлбари, – сказала она. – До сих пор помню, как обожгла руку сухим льдом в ведьмовском котле.
По-моему, мама помнит все свои «боевые ранения». Большинство рассказов о своей юности она заканчивает тем, как заработала очередную травму. Взять хоть ту историю, где она сломала руку, впервые катаясь на двухколесном велосипеде.
– Вы играли в театре? – удивился Гейб.
Мама сдула со лба прядь волос.
– Это долгая и грустная история. Я хотела поступать в театральный, но родители сказали, что это пустая трата времени и они не станут оплачивать мое обучение.
– И куда же вы поступили? – спросил Гейб.
Мама хохотнула:
– На филфак.
Мы тоже засмеялись.
– Ничего, если я почищу свои украшения, пока вы работаете? – спросила мама. Не став ждать ответа, она уселась на другом конце стола, открыла шкатулку и принялась вынимать оттуда кольца и серьги.
– Мы подходим к убийству, – сообщил Гейб, потянувшись за чистым листом бумаги.
– А не сделать ли так, чтобы игрок мог выбрать себе жертву? – предложил Диего. – Ну, знаете, типа «кого Макбет грохнет первым?». Дадим ему автомат, чтобы он носился по замку и…
– Давай-ка ближе к тексту, – перебил я.
– Ну-у, так не круто, – обиделся Диего. Он покачал головой. – Возможно, вся идея лажовая.
Гейб глянул на него исподлобья:
– Мы отлично начали. Тебе пороху не хватает что-либо закончить.
Диего помахал кулаком перед его носом:
– Я тебя закончу.
– Так, ребята, – вмешалась мама, – без драк.
– Да я шучу, – сказал Диего и стиснул загривок Гейба.
Мама уже разложила свои украшения. Она подняла браслет:
– Вот, полюбуйтесь. Не полируешь серебро – оно чернеет. Когда я в последний раз его чистила?
– А если автомат будет у миссис Макбет? – не сдавался Диего.
– Она не миссис Макбет. Она леди Макбет, – сказал я. Почему я постоянно должен его поправлять?
Мама вздохнула.
– Мне нужно больше очистителя для серебра. – Она встала и вышла из столовой.
Мгновение спустя входная дверь с грохотом распахнулась, и в столовую влетела Лиззи – пуховик нараспашку, волосы растрепаны.
– Вы его видели? – выпалила она на одном дыхании.
Мы втроем повернулись к ней.
– Кого? – спросил я.
– Ангела, – выдохнула она, держась за бок и пытаясь отдышаться. – Не видели, значит? А я его с подъездной дорожки заметила. Он следит за вами через окно. Там, снаружи. Он все еще там!
Не говоря ни слова, мы с Гейбом и Диего дружно вскочили. Я повернулся к окну столовой. Бледный лунный свет отражался в стекле. За окном никого не было.
