Тот отшатнулся в сторону.
Великий князь Юрий Алексеевич Долгорукий встал. Из-под его распахнутой боярской шубы виднелся чёрный кафтан. В свете факелов блеснули крупные жемчужины.
— Пусть передохнёт — с него ещё взыщется! Пусть ответит Фролка-вор.
Меня оттаскивают в сторону и бросают на пол возле влажной стены Земского подвала. Помощник палача льёт из бадьи на грудь и лицо. Захлёбываясь и задыхаясь, я ловлю ртом воду и смываю кровь. Помощник смеётся и уходит. Стены подвала оглашаются криками Фрола — его подвесили на дыбу.
— Ты не шибко его кнутом, — кричит дьяк, — он не в Стеньку-вора пошёл хлипок! Ещё издохнет!
Я откидываю голову, касаюсь холодной стены. Крики брата не умолкают.
— Эх, Фрол, Фрол… Не из одного теста мы вылеплены, — горько шепчу я, сбрасывая опалёнными ресницами непрошеные слёзы.
* * *
Наш младшенький… Он не был таким высоким и крепким, как я или Иван. Не был и умным — всегда шёл за старшими, тянулся за ними. Они и в обиду не дадут, и дуван по-братски разделят. Я любил его и люблю сейчас. Всегда пытался сделать его отважным казаком, думал, что получилось… Не получилось. Слабая у него воля — нет той жилки, что была у старого Рази и брата моего Ивана.
Фрол всегда колебался, выбирал сильнейшего, долго не мог понять — за мной идти или слушать советы старого Корнилы. Корнила звал Фрола на советы думал через него со мной сладить, старый чёрт…
— Степан, что у тебя с крёстным случилось?! Обижается, что не заходишь к нему, когда зовёт.
— Разные дороги у нас с Корнилой, — отвечаю. — Крёстный снюхался с боярами, московские гости часто гостят, боярский чин ему обещают, вот он и привечает их.
— Так то ж разговор о пищальном и пушкарном зелье и хлебе, о службе государёвой.
— Знаешь, что московские требуют?
Фрол виновато моргает и качает головой:
— Не-а.
— Чтобы вольный Дон пришлых выдавал! Голь в верховья каждый год прибывает, а бояре записки пишут о выдаче — жалобятся толстобрюхие царю. А он скоро заставит Корнилу казацкую вольность забыть! Домовитые ничего не потеряют — станут новыми боярами да воеводами. Не по пути нам с крёстным, брат — другая у нас дорога! Дай срок — поднимем голь, пошарпаем, как Васька Ус, бояр по Волге, навестим турчанина и кизылбашца.
Не гулял со мной к персиянам Фрол — остался дома.
— Погляжу я за Олёной Микитишной, за детьми твоими — Гришаткой и меньшим. В обиду не дам! — пообещал мне Фрол.
— Жди, Фролка — вернусь я, и грянет имя Разиных по Руси! — толкнул я брата в бок.
Мы обнялись на прощание и поцеловались.
Встретились после персидского похода — он пришёл вместе с Василием Лавреевым.
— Брат, радуюсь, что вижу тебя живым и лихим атаманом! — кинулся обнимать меня Фрол.
Расцеловались.
— Жёнку твою доглядел и детей — все живы, здоровы, ждут.
— Дождутся, — добродушно хмыкнул я и крикнул есаулу: — Лазарка, подай вина брату моему единокровному и лихому атаману Ваське Усу!
Фролка с улыбкой поднял кубок и окинул шатёр взглядом:
— Богатый ясырь, атаман! За удачу твою военную, за волю казацкую!
Стукнулись и выпили залпом. Я обнял брата за плечи:
— Вот теперь люб ты мне, Фрол — говоришь, как настоящий казак! Лазарка, тащи мой малиновый становой кафтан персидский!
— Брат мой, атаман — бери меня к себе на службу — буду верой и правдой служить, помогать казацкому делу!
— Лей, Лазарка — почему пустуют кубки?!
Стукнулись кубками втроём, выпили.
— Теперь я с тобой, брат! — выкрикнул Фрол.
Было всё это, было… Или не было? Было, совсем недавно было — вместе с ним поднимали Русь против бояр и воевод.
В разгар лета, уже после взятия Царицына, я послал его на Дон, выделил десять лёгких пушек, телеги с царицынским дуваном и напутствовал:
— Дуван раздашь по казацким городкам. Поднимай людей, присылай ко мне, зови за собой!
— Всё сделаю, брат.
— Возьмёшь казну в сорок тысяч рублей — храни её, пригодиться.
— Сохраню казну, атаман, — Фрол невинно смотрел на меня.
— Сплачивай вокруг себя голутвенных — их много на Дону ещё осталось. Присматривай за домовитыми и крёстным — это ещё та змея, волю казачью легко продаст. Смотри за ним — наверняка свяжется с Москвой, записки государю будет слать.
