Однажды степной акын сказал:
Полунамек сильней прямых обид.
Он как больного колика страшит.
Чингиз пришел к убеждению, что здоровье матери, ее дух и волю сокрушили бесчисленные полунамеки.
Без мужа баба, — есть такие толки,—
Беспомощна, как нитка без иголки.
Должно быть, оттого, что Айганым рано овдовела, да еще потому, что сама едва ли была до конца безгрешна, кого только ни припутывали к ней — русских и казахов, и знатных и незнатных, и молодых и старых. Самый малый слух охотно подхватывали сплетники и сочиняли целые истории. Аульные бездельники всем на потеху добавляли в эти истории новые подробности. Находились и умелые шутники-рассказчики, которым ничего не стоило передавать сочиненную сказку в лицах, на разные голоса, с такими жестами и мимикой, что слушатели смеялись до слез.
Узнавала об этом и сама Айганым. Непристойные россказни доходили и до ее детей. И до Чингиза, жившего далеко от матери в Омске.
Тогда он не придавал сплетням большого значения, а теперь не сомневался в том, что вместе с настоящими бедами эти постоянные насмешки преждевременно состарили его мать.
Она болела еще тогда; еще тогда ее, грузную, потучневшую, мучали одышка и сердцебиение. Но то, что она совсем слегла, одолеваемая тяжелой болезнью, Чингиз узнал только в дни своего возвращения в Омск из похода на Кенесары. Нашлись аулчане-очевидцы, сомневавшиеся в том, что она долго протянет. И Чингиз поспешил в Срымбет, чтобы застать ее живой, чтобы получить материнское благословение.
Айганым почти не вставала с постели. За эти два года она так изменилась, что Чингизу стало не по себе. Приезд сына пробудил на некоторое время ее угасавшие силы. Хотелось поговорить о его дальнейшей судьбе, рассказать ему, что происходит вокруг.
И в Срымбете и во всем Кокчетавском округе произошло много событий. Со слов матери и от близких людей Чингиз скоро разобрался во всем.
Честолюбивый Зильгара, сменивший в свое время Айганым на посту ага-султана, не смог удержать власть в своих руках. Его сын Алибек, заносчивый бездельник и барымтач — любитель угонять чужой скот, не оставлял в покое жителей окрестных аулов. Никакого сладу с ним не было, и возмущенные скотоводы отправляли бесконечные жалобы не только в Омск, но и в далекий Петербург. И власти, убедившись в справедливости жалоб, решили: если Зильгара не может утихомирить своего родного сына, то какой же он ага-султан. На эту должность был назначен тихий Тани, внук Аблая от сына Чингиза. Тот самый Тани, у которого Чорман выпросил в дар любимую ловчую птицу, ястреба Серую Пику. Народ поддержал Тани, ханского потомка, человека благоразумного и спокойного. Подала за него свой голос, лишенный прежней властной силы, и больная Айганым.
Новый ага-султан сразу прослыл правителем благодушным. Но его доброты хватало далеко не на всех. До сих пор он был одним из почетных приближенных Айганым, до сих пор она его считала преданным ей родственником мужа. Но увы, оказалось, что Тани просто ждал случая, чтобы выпустить свои спрятанные когти. Он затаил глубокую обиду на Айганым еще с того года, когда она упекла в ссылку его младшего брата Сартая. В свое время он чуть ли не одобрял ее поступок — дескать, Сартай сам виноват, но на самом деле обозлился и в течение долгих лет держал камень за пазухой, чтобы ударить теперь свою сноху.
Тани, взяв узду власти в свои руки, начал мстить Айганым. Первым его решительным шагом было убийство Балтамбера.
Еще отец Балтамбера Тунгатар, из ветви Караман рода Уак, почти всю жизнь был табунщиком Вали. Он походил на великана и обладал могучей силой. Сам Балтамбер превзошел и отца. Рост — верблюжий; посмотреть на него сзади — лопатки и затылок, как у быка-трехлетки; засучит рукава — мускулы на руках дыбятся волнами на озере в бурю; но дотронься до мускула — почувствуешь крепость и твердость камня. У него, широкого и нескладного, все было необыкновенных размеров. Голова, как надутый бурдюк; уши, как ладони; нос, как ступка для проса; мясистые красные губы; курчавая черная борода, с младости не знавшая бритвы, и только глазки были слоновьими — узкими и небольшими. Балтамбер был наделен сказочной силой. Он мог схватить за челку необъезженного горячего коня и свалить его наземь, он хватал несущегося аргамака за хвост и останавливал его. Если бы он не был табунщиком, стал бы батыром. Степные батыры и так не осмеливались вступать с ним в поединок. В быту Балтамбер был очень неопрятен; мыться не любил, грязь въедалась в поры его кожи; от него всегда пахло потом; он крупными горстями засовывал в рот жевательный табак — насыбай, и уголки его губ были всегда испачканы коричневой слюною. Но здоровьем он отличался удивительным. Даже в сильные морозы накидывал чуть ли не на голое тело старенький чекпен из верблюжьей шерсти, натягивал на босые ноги подлатанные сапоги, брал видавший виды кожаный малахай и работал без рукавиц, не чувствуя холода. А летом ему было достаточно широких штанов: он обходился без рубахи и не боялся солнца. Ел он за двоих, а то и за троих. Ему не составляло труда справиться с чашей сала и выпить ведро кумыса. Но обжорство не было в его натуре. Поест так один раз в день и больше не прикасается к пище. Характер у него был покладистый. Балтамбер избегал ругани и споров, не стремился советоваться по любому поводу, а молча делал свое дело. Легко прощал маленькие обиды. Но если по-настоящему сердился, то не кричал, не дрался, а просто сжимал обидчику руку, сжимал там, где есть мускулы, и это было больнее сильного удара. И если уж кто-нибудь задирал его, то на расстоянии, побаиваясь подходить близко.
