Она равнодушно и очень умело свернула птице шею, бросила на влажную землю, среди растущей свеклы и капусты. Взяла небольшую лопату и начала быстро рыть яму возле крыльца.
– Что она делает? – привстал на цыпочки Проповедник.
Пугало тоже заинтересовалось происходящим, подошло к плетню, оперлось на него, возвышаясь чудовищем из кошмара над ничего не подозревающей женщиной. Та кинула птицу в яму, закидала землей.
– Зачем же так переводить мясо, глупая ведьма!
– Она не ведьма. И это не колдовство.
– А что же такое? Будь тут инквизитор, он бы клюнул на подобное, точно рыба на червяка.
– Ритуал.
Он всплеснул руками:
– В чем разница?! Ритуал. Колдовство. Чертова магия. Итог-то один. Дьявольское искусство.
– Это способ обезопасить свой дом от темной души.
– Ха-ха!
– Зря смеешься, – одернул я его.
– Людвиг. Я, конечно, вырос в деревне и не так учен, как ты. Но впервые слышу о подобной ерунде. Всем известно, что от темной души защищают стражи, а не дохлые курицы.
– Это не просто дохлая курица. Это черная курица. Ей свернули шею и закопали под южным углом дома. Стражи существовали не всегда, в отличие от темных душ. И людям приходилось находить способы бороться с невидимыми сущностям. Не уничтожать, а отгонять их от себя и от своего жилища. Они понимали, что когда внезапно начинают умирать соседи и творится странное, то это не обязательно черт или адское создание. Это мог быть тот, кто не спешит в пекло.
– И что? Дохлая птаха защитит бабу? – Он все еще не верил.
– Не от всего, что есть в мире. От сильных тварей конечно же не спасет. Но от множества других темных душ – вполне. Такой оберег действует около месяца.
– А потом?
– Надо найти новую черную курицу.
– А если ее не будет?
– Начинать молиться. Или искать стража.
– Как видно, она не рассчитывает, что такой, как ты, приедет в это Богом забытое место. Эй, ты чего?!
Я уже был в седле:
– Деревню объехать не получится, друг Проповедник. Я должен помочь, если здесь есть темная душа.
– «Если есть», Людвиг! – крикнул он мне в спину. – А если нет?! Клянусь грудью святой Агаты, темной душой тебя можно заманить даже на плаху!
Я заставил лошадь идти шагом, и женщина, все еще не ушедшая со двора, довольно быстро заметила меня. Вздрогнула, отпрянула к дому, но прятаться не стала, напряженно следя за моим приближением и ожидая, что следом за мной из леса появятся другие всадники.
Я не делал угрожающих движений, не торопился и сохранял дружелюбное выражение на лице. Ну, во всяком случае, я рассчитывал, что детина, заросший бородой, с едва видимыми шрамами на щеках и лбу, выглядит не так уж и страшно.
– Утро доброе, хозяйка, – поприветствовал я ее, молчавшую и все так же настороженную, собиравшуюся при малейшем намеке на опасность юркнуть в дом и запереть дверь. – На хуторе есть темные души? Я страж.
В подтверждение своих слов я показал кинжал с звездчатым сапфиром.
– Ты придурок, который каким-то чудом пережил свои тридцать лет! – Проповедник держался поблизости.
Ее отношение изменилось. Настороженность сменилась мгновенным испугом.
– Уезжайте немедленно! – прошептала крестьянка. – Если хотите жить! Быстро!
И, ничего не объясняя, ушла в дом, закрыв за собой дверь. Объяснения мне были не нужны. Я развернул лошадь, ударил ее каблуками в бока и был уже на середине туманного луга, когда услышал стук многочисленных копыт. Тут же придержал животное, чтобы его поступь не выдала меня, поехал медленнее, надеясь, что серебристые нити тумана скроют меня от глаз людей, двигавшихся по лесной дороге совсем недалеко от того места, где я находился.
Отряд из восьми человек вылетел на открытое пространство, когда до спасительных осин мне оставалось не больше пятидесяти ярдов. Проповедник в панике издал звук полузадушенного цыпленка, но я не суетился, просто пригнулся пониже, ткнувшись в лошадиную шею, пахнущую теплом и потом, и не поднимался, пока животное не оказалось под прикрытием деревьев.
Ни один из всадников так и не посмотрел в мою сторону.
– Тебе крупно повезло! – Проповедник мастер говорить очевидные вещи.
Вновь прибывшие въехали в поселок. Я потерял их за домами, и, судя по тишине, отсутствию пожаров, криков и мольбы, они или местные, или же их здесь хорошо знали.
