– Еще одно поселение? – прислушалась Гера.
– Нет. Монастырь кармелиток. – Эспозито больше не косился на нас и перестал ждать, что на моей голове вот-вот вырастут рога. – Сестрица Джанкарло приняла там постриг.
– Заткнись! – встрял тот. – Какого хрена ты мелешь языком, Эспозито? Кой черт им это надо знать?
– Расслабься, друг, – миролюбиво попросил товарищ. – Ничего страшного…
– Что ведьма теперь знает о моей сестре?! Ты совсем ума лишился? Она же монашка, лучшее лакомство для ведьмы!
– Между прочим, я все слышу, – сухо произнесла Гертруда. – Для вашего успокоения, сеньор Джанкарло, спешу сообщить, что не интересуюсь ни монашками, ни женщинами вообще.
– Про вас, ведьм, совсем иное говорят.
– Также, исключительно по своей душевной доброте, предупреждаю вас, что, если еще раз назовете меня ведьмой, я вырву вам гортань и скормлю чертям. – Ее улыбка была любезной, а взгляд холодным.
Впалые щеки Джанкарло стали бледными, он отвернулся, беззвучно произнеся проклятие.
– Чужаки привлекут к себе внимание? – спросил я, когда до городских ворот было ярдов восемьсот. – Местечко небольшое, все на виду.
– Нет. В церковь приезжает довольно много людей. И в трех тавернах, что здесь имеются, всегда постояльцы. – Эспозито надвинул шляпу с узкими полями пониже на лоб, из-за солнца, светившего теперь прямо в глаза.
– Где лавка Руджеролло?
– На первом витке, второй переулок налево.
– Название у нее есть?
– Я покажу.
– Нет. Пойду один.
– Так мы не договаривались! – резко возразил Джанкарло.
– Я не узнаю то, что мне надо, если меня будет сопровождать пара опекунов с замашками агентов тайной службы короля. Вы блаженного не обманете, не говоря уже о законнике. Останетесь с сеньорой фон Рюдигер. К тому же это может занять не час и не два. Возможно, Руджеролло понадобится время, чтобы проверить меня. Какой из трех постоялых дворов не самый дорогой, но и не клоповник?
– «Яростный бык».
– Тогда нам стоит разделиться прямо сейчас.
Джанкарло вновь попытался раздражать, но натолкнулся на взгляд Гертруды и лишь скрежетнул зубами. Мы отъехали с ней в сторону на пару слов, понимая, что эта парочка наблюдает за нами.
– Не хочу оставлять тебя с ними.
– Я знаю, что они опасные люди. Не беспокойся.
– Если их страх возобладает над разумом, сеньоры могут всадить тебе кинжал промеж лопаток. Гляди в оба.
– Делай свое дело, Синеглазый. И тоже будь осторожен. А о себе я позабочусь. Когда придет время, их рядом с нами не будет. Обещаю.
На этом мы и расстались. Они придержали коней, давая мне первым въехать в город. На воротах стоял лишь один толстый стражник без кирасы. Он, прислонясь к стене, проводил меня безучастным взглядом, ничуть не интересуясь, кто я и откуда.
Я пустил лошадь шагом, так как подъем вверх был крутым, а мостовая – разбитой. Затем, сняв комнату в зачуханной дыре с претензией на постоялый двор, отправился по нужному адресу.
Возле лавки я увидел Пугало, которое, прилипну к грязному стеклу, пыталось высмотреть, что происходит внутри. Меня оно конечно же узнало, несмотря на маскарад, и гулко постучало в дверь, прежде чем я даже успел к ней подойти. По счастью, в округе никого не было, и никто не мог задаться вопросом, отчего внезапно раздался грохот.
– Сваливай! – резко сказал я ему. – Мне не надо, чтобы тебя увидел законник. Будь в Билеско, как и Проповедник.
Оно помрачнело, заколебалось, но все же уступило и, ссутулившись, быстро пошло прочь. Я покачал головой. Вот черт! А если бы Руджеролло уже открыл дверь?! Это была бы самая дурная из всех шуток Пугала.
Выждав несколько секунд, я постучал снова, затем, увидев, что не заперто, распахнул скрипнувшую дверь. Внутри было довольно пыльно, а из-за грязных окон еще и сумрачно. Товары, какая-то хагжитская дрянь, в основном медная посуда, кувшины с узким горлышком и круглые блюда с чеканкой оказались тусклыми и запыленными. Как видно, торговля шла не бойко. Хотя, подозреваю, лавка не больше чем прикрытие.
Из темного коридора появилась немолодая, чуть полноватая женщина с сальными волосами, собранными в неопрятный пучок, поддерживаемый бронзовой заколкой в виде грубо сделанной цапли.
