Дверь приоткрыта. Достаточно широко, чтобы проскользнуть внутрь, не задев ее, и бросить взгляд украдкой на ванну в углу.
Ничего…
Хотя нет. Послышался какой–то звук. Словно кто–то шаркает по полу.
Я резко обернулся и увидел, что дверь в ванную комнату закрывается. Шаркали босые ступни Боба Малво, которыми он сучил по полу, оставляя на пыльной поверхности неровные следы. От его шеи до крюка на дверном полотнище тянулся шнур такой длины, что его голова оказалась на одном уровне с моей. Побагровевшие глаза, казалось, молили о помощи.
Я хочу тебе кое–что показать.
Я сорвал со стены встроенного шкафа фотографии и запихнул их в коробку вместе со всеми газетными вырезками и бумагами. Подхватив коробку и прижав ее к груди, словно ребенка, которого спасаю от огня, я бросился вниз по лестнице. Выбежал за дверь и оставил ее открытой, даже не подумав, правильно или нет то, что я делаю.
Обе двери автомобиля были все еще открыты. Эш вполне могла бы заскочить в него, пока я находился в доме. Да кто угодно мог!
Однако это не остановило меня от того, чтобы запрыгнуть внутрь. Я бросил коробку куда–то вниз и захлопнул двери. Едва я повернул ключ зажигания, двигатель заурчал как ни в чем не бывало. Легкое нажатие на педаль газа. И стремительное движение навстречу розовой линии рассвета.
На этот раз, подъезжая к Альфред–стрит, я повернул вовремя.
Дом все еще стоял.
Кирпичи потемнели от дыма пожарища. Вместо крыши настелены листы клееной фанеры, а стены от обрушения подпираются парой стальных балок. Значительно легче было бы позволить строению рухнуть, но кто–то прилагал минимальные усилия к тому, чтобы этого не случилось. Частично причины такой заботы объясняла табличка, прикрученная проволокой к ограде. Она гласила: «ПРИЗНАНО ИСТОРИЧЕСКИМ ОБЪЕКТОМ». Правда, не говорилось, какая история случилась здесь, чтобы стоило увековечить память о ней.
Этот квартал на Альфред–стрит был одним из пяти тысяч заброшенных жилых кварталов Детройта и на первый взгляд выглядел так же, как остальные. Обширные пространства разделяли то, что осталось от некогда существовавших здесь сооружений, сюрреалистическая картина, достойная кисти Дали, — огромное множество плакатов на объектах недвижимости, молчаливо информирующих: «ПРОДАЕТСЯ», обнаженный манекен у стены магазина дамской одежды с воздетыми руками, словно приглашающий в объятия. Отличие этой улицы состояло в том, что все здания на ней когда–то были роскошными особняками, и особенно остро ощущалось, что все их великолепие в прошлом. Менее ста лет назад здесь жили самые богатые люди на Среднем Западе, держали своих дорогих скакунов в конюшнях на заднем дворе, оставляли у тротуаров самые первые автомобили.
Сейчас все они мертвы.
Оказалось совсем не трудно сделать проход в ограде и протиснуться за нее. Под ногами захрустели сухие травинки, когда я стал продираться к дому в траве по пояс. Вскоре я очутился у широких ступеней главного входа и вновь с легкостью пробрался внутрь. Кто–то еще до меня поработал здесь ломом, превратив деревянную перегородку в откидную дверь, которую можно было отодвинуть и затем поставить на место, скрыв таким образом следы проникновения в дом.
Это означало, что я могу попасть сюда тем же путем.
И это же означало, что там вместе со мной могут оказаться другие.
Внутри было темно, однако лучи света проникали сюда — то здесь, то там. Это позволило мне пробираться вперед, переступая через ржавые, помятые консервные банки, мокрые газеты и экскременты животных и людей.
Здесь все было мне незнакомым, хотя я находился в месте, которое полностью изменило мою жизнь. Только запах. Резкий запах гари, горелой древесины и химикатов, с помощью которых разводят огонь. Пожары тут случались и после нас. Дома, которые располагались вокруг, практически все превращались в факелы по крайней мере раз в году, в ночь накануне Хэллоуина, когда здесь справляли свои оргии поджигатели со всего города. Но этот дом все еще стоял здесь. Как усыпальница. Хранитель тайн.
Совсем как я. Жестяная коробка с фотографиями у меня в руках, казалось, стала тяжелее в два раза по мере того, как я продвигался вглубь старого дома.
