Я сел в автомобиль, потому что не знал, чем еще заняться.
Оказавшись снова на Вудворд, я направился к выезду из делового центра; на этот раз миновал Альфред–стрит и поехал мимо зданий Медицинского центра, Детройтской публичной библиотеки и Института искусств, затем повернул к вытянувшимся на многие мили вереницам запущенных кварталов. Большинство жилых домов теперь стояли необитаемыми, но на тысячах обреченных строений рекламные щиты все еще предлагали желающим приобрести собственность ВСЕГО ЗА $10000 И ДАЖЕ МЕНЬШЕ!!!
Когда я пересек 8–ю Милю, обстановка снаружи стала меняться. За границами Детройта магазины не выглядели более привлекательными, но хотя бы половина из них тут были открыты. Парочка автосалонов предлагали наряду с подержанными новые модели автомобилей. Церкви стояли с неразбитыми окнами, и объявления приглашали прихожан посетить воскресную службу («ХРИСТОС ОТВОРИТ ВРАТА… ЕСЛИ ВЫ ТОЛЬКО ПОСТУЧИТЕ»).
Когда широкая авеню разделилась в начале Мейн–стрит, я повернул на Ройял—Оук.
Здесь практически ничего не изменилось. И это можно было считать достижением, учитывая, что последние пару десятилетий город только и делал, что менялся, причем, в основном, к худшему. А этот район, похоже, упорно цеплялся за свое прошлое, оберегая себя от реальности, угрожавшей ему отовсюду. Вот «Старбакс», там — книжные развалы «Барнс энд Тоубл». Небольшие ресторанчики и закусочные, в витринах которых поблескивают медные кастрюли и бокалы для вина. Прохожие на улицах целеустремленно двигаются туда–сюда, студенты катаются на скейтах, уличные актеры и клерки в галстуках. В противоположность Вудворду здесь все выглядело нарядно, в соответствии с требованиями среднего класса.
Еду по Мейн–стрит… Не зная куда, не представляя, кого можно окликнуть или как отсюда выбраться…
Я снова чувствовал себя ребенком.
Как тот тинэйджер, который когда–то бесцельно брел по городу после ухода Эш или позже, бросив колледж, ничего не делал и только поминутно поглаживал книгу, рассказывавшую о жизни после смерти, так и сейчас я оказался у дверей кофейни «Карибу», сделал заказ и забился в угол, пытаясь разобраться во всем. Не будучи даже уверен, а в каких же вопросах разбираться нужно…
Если Эш была убита, то единственный достоверно известный факт заключается в том, что это произошло в наш день рождения. И если верить доступным документам, последними, кто видели ее живой, были три девушки, которые ехали за ней некоторое время по Вудворд–авеню, прежде чем повернули назад.
Лайза Гудэйл…
Мишель Уинн…
Вайнона Квинлен…
Первой пришла на ум Лайза, фигуристая девушка с томными глазами. В школе она могла охмурить любого парня и охмуряла — если только Эш тоже не положила на него глаз. Помню, как–то на посиделках на цокольном этаже Лайза сидела рядом с Натаном Полом. Натан был на два года старше, его папаша давал ему свой «БМВ» — купе, он периодически работал моделью в местных рекламных агентствах, словом, считался кинозвездой по меркам Ройял—Оук. Так вот, он держал Лайзу за руку и предлагал ей «покататься». И тут по ступеням спустилась Эш.
Менее чем за секунду она поняла, что тут происходит, увидела сияющую от сознания собственного триумфа Лайзу, а потом посмотрела Натану в глаза.
— Можно с тобой поговорить? — спросила она.
И все. Натан оставил Лайзу и направился вслед за Эш вверх по лестнице. Закончилось все тем, что он поехал кататься именно с моей сестрой. С моей сестренкой, которой вообще было наплевать на Натана Пола до того момента, когда она увидела, как сильно Лайза хочет быть с ним, как Лайза счастлива.
Что касается Мишель Уинн, то загадкой является, почему она вообще оказалась в кругу знакомых Эш. Мишель относилась к тому виду девчонок, о которых сейчас принято говорить «полные», а мы в те времена просто называли их «жирными». У нее постоянно были угри, она пыхтела при ходьбе и никогда не отличалась ни умом, ни обаянием. Словом, если смотреть глазами подростка, то там и не увидишь ничего. А между тем она была с Эш больше всех. Возможно, это получилось потому, что Мишель ходила на все постановки, в которых участвовала Эш, прятала в свой школьный шкафчик все выпуски школьной газеты, в которых упоминалась Эшли Орчард, собирала сотни ее фотографий, чтобы составить из них коллаж в своем альбомчике. Словом, даже для моей сестры такая преданность была невыносима.
