Рассвет прилетел на алых облаках. Лежа на своей кровати, я следил за тем, как он окрашивает город в марсианские тона, прежде чем побледнеть до оранжевого, а затем и розового так, словно наступавший день пытался выбрать между палитрой иных миров, но затем все–таки остановился на цветах родного домашнего желтого солнца.
Мне бы следовало еще поспать. Однако всякий раз, как только я пытался смежить веки, мне словно поступала команда открыть глаза, дабы убедиться, что я все еще здесь.
Детройт…
Канадцы, пересекавшие границу, чтобы купить здесь что–нибудь по дешевке, всегда произносили это слово в три слога — Де–тро–ит, те из нас, кто жили в пригородах, проглатывали «е», и тогда получалось — Д-тройт, в то время как люди, жившие в самом городе, делали ударение на удлиненной гласной — Дее–тро–ойт. Единого правила, как произносить название города, не существовало, однако каждый смеялся над тем, как остальные неправильно это делают.
Я попробовал вслух произнести все эти варианты по мере того, как небосклон, стирая ночь, становился похожим на отбеленный холст. Полицейские автомобили, сновавшие по определенным улицам и игнорировавшие другие, пережившие свое время офисные здания, река, мрачно поблескивавшая в промежутках между ними, — ничто не давало повода думать, будто я нахожусь где–то еще, кроме этого города. Хотя как раз именно это я и пытался сделать в течение последнего беспокойного часа.
Даже ради прелестей загробной жизни я никогда не говорил Детройту «да».
Рядом с кроватью зазвонил телефон.
Я что, когда вселялся, попросил разбудить меня? Находясь между сном и явью, моя память явно еще отказывалась быть кристально чистой.
Я собирался позволить телефону трезвонить, пока он сам не умолкнет, однако потом подумал, что это могла бы быть Уилла. Уилла, которая хотела первой пожелать мне доброго утра и сказать, что у Эдди все отлично, а может, это и сам Эдди вышел на связь, чтобы сказать, что меня уже хватились, и попросить, чтобы был осторожен, очень осторожен.
Трубка уже была у моего уха, когда я вспомнил, что Уилла не знает, где я остановился.
Пррросыпайся–пррроснись…
Я швырнул телефон на пол и направился прямиком в душ. Там я до упора открутил горячую воду, словно так смог бы смыть голос Эш с кожи.
«Завтрак в буфете отеля — ешь сколько влезет» — подобное предложение всерьез воспринималось другими посетителями, которые по нескольку раз подходили к стойке, чтобы взять еще немного вафель и кусочков бекона, а также служило утешением для тех, кто ночью, судя по их виду и опухшим глазам, в очередной раз проигрался в казино.
Я положил телефон на столик и проверил, работает ли приложение, которое загрузил перед отъездом. Связь с системой безопасности я установил в доме на Портер–сквер пару лет назад после того, как по соседству произошел резкий всплеск краж со взломом. Кликнув на окошко приложения, я мог видеть все, что оказывалось в секторе наблюдения крохотных камер, установленных на потолке там, откуда можно проникнуть в дом: у черного хода, над окнами первого этажа, у парадной двери. Идея заключалась в том, что непрошеный посетитель или любой, кто проникнет в дом, не отключит предварительно сигнализацию, телефон автоматически соединит меня с камерой и покажет, что происходит в месте вторжения.
Кликнув пару раз, я убедился, что приложение работает. Потом проверил камеры в надежде увидеть Уиллу, пришедшую из госпиталя или собирающуюся туда, но движения нигде не было заметно.
Когда я вышел из программы, меня ожидало новое послание от нее.
«ТАМ ВСЕ ОК?»
Примерно пять минут я пробовал придумать в ответ какие–нибудь ласковые или ободряющие слова, ну, или что–то с оттенком флирта — еще несколько дней назад подобные разговоры нам давались легко — однако слова, набранные на экране, казались фальшивыми. В конце концов я решил даже не пытаться тратить время на все это и ответил просто:
«Здесь просто превосходно. Сообщу, как все проходит».
Я подождал, ожидая в ответ что–то вроде «целую, обнимаю» или «с любовью», словом, эквивалента подставленной для поцелуя щечки, однако по электронке ничего больше не пришло.
