Она подошла поближе, шлепая босыми ногами по гладкому паркету, и я увидел, что она восстала совсем не с больничной кровати…
Кхо-о…
Новый вздох из ниоткуда. Воздух вырывается изо рта… Вернее, оттуда, где должен находиться рот.
А больничный халат и не халат вовсе, а… кожа. Свисающие, обгорелые лохмотья.
Моя сестра сделала одновременно две вещи.
Она подошла еще ближе так, что ее полностью осветил свет ночников на столике медсестер.
А потом она протянула ко мне руки, словно приглашая меня на танец.
Кхо-о… КХО…
Я не подошел к ней. Но и не отстранился. Я не мог ничего сделать, пока она сама этого не пожелает.
Ее руки поднялись и нащупали ее лицо. Вернее, то, что от него осталось. Ногти погрузились в полусгнившее, обгоревшее мясо. Затем отдернулись.
Кто?
Эш содрала кожу с лица, обнажая мягкую плоть и твердые связки мышц. И продолжала все это сдирать, пока не обнажилась кость. Пока все ее тело не растаяло в желтом полумраке и остался только оскалившийся белый череп, плывущий в темноте коридора.
Кто, Дэнни? Я хочу знать: КТО?
Утро.
Полное звуков и запаха дешевого кофе и овсянки. Эдди, сидя у себя на кровати, наблюдал за тем, как я пытался встать со стула, на котором заснул.
— Тебе приснился плохой сон? — спросил он и тут же замотал головой. — Нет, не отвечай!
Мне нужно было срочно поговорить с Уиллой. Возможность представилась примерно через час, когда в палату вошла одна из сиделок и выставила нас вон, чтобы без помех переодеть ребенка и сменить ему постель. Я только собрался предложить Уилле выйти на пять минут на свежий воздух, как она первая предложила мне это.
Мы прошли по пешеходному мосту над Сторроу–драйв и нашли укромный уголок в тени деревьев на окраине парка Ледерман. На одной из ближайших спортивных площадок играли в бейсбол. До нас доносились звонкие удары биты по мячу, восторженные крики игроков и болельщиков. Эти громкие звуки резко контрастировали с нашим разговором, который мы вели напряженным полушепотом.
— Дэнни, я боюсь.
Уилла сказала это так, словно винила меня во всем происшедшем. Будто хотела сказать, что потеряла терпение.
— Я тоже.
— Но сейчас тут есть кое–что еще. Я это говорю к тому, что нам надо что–то делать со всем этим. Соседством, или присутствием, или как хочешь называй. Одна вредная маленькая призрачная сучка преследует нас повсюду. Я считала, что смогу с этим смириться, потому что иногда и сама, если потребуется, могу быть куда как отвратной. Но это! Это хрен знает что!
Уилла шла немного впереди, поэтому говорила, не глядя на меня, и от этого ее слова прозвучали особенно резко. Примерно так лежащая на земле бумага взлетает вверх, подхваченная порывом ветра от промчавшегося мимо автомобиля.
— Ты права, — сказал я. — Мне нужно уйти и оставить вас обоих в покое. Пусть Эш гоняется за мной одним.
— Я этого не хочу. И никто из нас не хочет.
— Но для меня важно, чтобы вы были в безопасности.
— Но твое бегство ее нам не даст.
Уилла остановилась, чтобы я мог догнать ее. Мы стояли близко и могли бы коснуться друг друга, но не шевелились.
— Теперь мы тоже оказались замешаны в эту историю, потому что ты стал частью нашей семьи, — сказала она.
Меня не удивило, что именно об этом подумал и я после рассказа Эдди о том, как Эш вцепилась в руль автомобиля. И ответ на вопрос «Почему именно мы?» привел Уиллу ровно туда же, куда и меня.
— Мы ей зачем–то нужны, Дэнни, — продолжила она, но тут же замолчала, пережидая, пока на бейсбольной площадке стихнут крики болельщиков. — Будешь ты здесь или за тысячу миль отсюда, она все равно будет гоняться за нами.
Я положил руку ей на плечо, однако вместо того, чтобы прижаться ко мне, Уилла задрожала всем телом, едва я попытался сказать:
— Все будет…
— Только не говори, Дэнни, что все будет хорошо! Не будет!
Я тут же убрал руку, но Уилла продолжала дрожать. Ее губы побелели будто от холода, хотя ветерок, который веял, когда мы пришли сюда, теперь стих.
— Мы все еще живы, — сказал я как можно мягче. — И не думаю, что это просто слепое везение. Полагаю, нам везет, потому что так должно быть.
— О чем ты говоришь?
