Сейчас музыканты вдохновенно исполняли шутливые любовные куплеты, которые не рискнули бы спеть днем, перед более чопорной публикой:
Я звал тебя моей морковкой,
Когда жениться обещал,
Здоровьем клялся кошки дохлой,
Ах, ловко ж я тебя поймал!
При этом солист совершал недвусмысленные телодвижения, вызывавшие в зале бешеный хохот. Изрядно нагрузившиеся гуляки стучали кружками, топали ногами и нестройно подхватывали припев:
…Здоровьем клялся кошки дохлой,
Ах, ловко ж я тебя поймал!
Большой Курт, увидев гостей, расплылся в широкой улыбке и радостно бросился навстречу товарищам.
— Здорово, Курт, — обнял его капитал де Валь. — Как идут дела?
— Благодарение Богу, неплохо. Куда вас усадить, господин капитан?
Михиль окинул зал быстрым оценивающим взглядом.
— Пожалуй, мы втроем сядем вон в том углу. Усади остальных ребят, где они сами захотят. Да, за пиво сегодня платит Франс!
— А закуска за счет заведения, — быстро подхватил Курт.
Михиль поблагодарил бывшего стрелка кивком и, придерживая шпагу, начал пробираться вдоль стены к свободному столику. Ян следовал за капитаном, шествие замыкал Франс. Как только они уселись, трактирщик поставил на стол два больших кувшина с темным пивом, три сверкающие оловянные кружки и большое блюдо с жареными каштанами.
— Желаю хорошо провести время, — сказал Большой Курт, дружелюбно подмигнул Яну и удалился.
Михиль разлил пиво по кружкам.
— За вашу удачу, друг мой!
Ян молча отсалютовал капитану, сделал большой глоток, но тут же поперхнулся и сильно закашлялся.
— Что случилось? — встревожился Михиль.
— Я думаю, господин Стен не привычен к двойному пиву, — ответил Франс, хлопая ладонью по спине будущего живописца.
— Да, это мы не сообразили, — согласился капитан. Он сделал знак Курту, но Ян оттолкнул руку Франса и запальчиво воскликнул:
— Дело вовсе не в этом! Просто… просто это пиво очень пенистое. Не нужно заказывать другое, я люблю… двойное.
Михиль переглянулся с Франсом. В глазах капитана замерцали лукавые искорки.
— Что же, в таком случае помоги вам Бог. Господин Стен, только один вопрос перед тем, как вы допьете свою кружку. Во сколько завтра отходит ваш дилижанс?
— Кажется, в десять утра, — недоумевая, ответил юноша. — А что?
Михиль пожал плечами.
— Да так, ничего особенного. Просто мы хотели бы вас проводить.
— Буду счастлив! — отозвался Ян, зажмурился и поднес кружку к губам.
Заинтересованный Михиль замер, не сводя с него глаз. Послышались звуки крупных глотков, голова Яна медленно запрокидывалась, пока не показалось перевернутое оловянное дно кружки. Ян с треском впечатал пустую кружку в стол, вытер с подбородка густую пену и потребовал: — Еще!
— Браво! — воскликнул Михиль.
Между тем Большой Курт положил перед Франсом несколько листов картона. Поставив рядом тарелку с холодными угольями, он вытер руки о передник и спросил:
— Сойдет?
— Вполне, — отозвался Франс.
Заинтригованный Ян повернулся к своему соседу.
— Простите, господин Хальс, может, это, конечно, не мое дело…
— Называйте меня Франс, — перебил его собеседник.
Ян вопросительно взглянул на капитана. Тот кивнул:
— Не робейте, друг мой! Мы все его так называем!
— В таком случае прошу вас называть меня Яном, — решил юноша и вновь повернулся к своему новому другу: — Франс… зачем вам картон и угли?
— Иногда я делаю зарисовки для моих будущих картин, — охотно объяснил Франс.
Ян обвел глазами полупьяную публику и удивленно приподнял брови:
— Здесь?! В трактире?!
— А почему нет? — спокойно откликнулся Франс. — Перед вами жизнь такая, какая она есть, без прикрас. Господин ван Мандер, мой учитель, говорит, что настоящее искусство должно быть правдивым.
Ян не осмелился возразить, лишь неодобрительно поджал губы. Видимо, мальчику втолковали, что низко изображать жизнь такой, какая она есть. Художники-маньеристы, процветавшие в Голландии полвека назад, провозглашали, что настоящее искусство должно показывать жизнь такой, какой она должна быть. А все низменное — вроде кабацких пирушек — оставлять за гранью, отделяющей искусство от жизни.
Ян допил вторую кружку, икнул и громко заявил:
— Я хочу спеть свою любимую песню!
