Прогулки с Евгением Онегиным - страница 62

Датируем это второе путешествие: до встречи с Татьяной в Петербурге, то есть, не позднее 1811 года.

Третье путешествие. О нем тоже упоминается все в той же первой главе, в XXX и XXXI строфах («две ножки»…):

Здесь явно речь идет не об Италии, к которой вряд ли применимо понятие «восточный», и для которой ковры не являются характерной приметой. О том, что это путешествие произошло уже после завершения времени действия эпической фабулы романа, свидетельствует упоминание о «заточении», которое могло иметь место только после разрыва с Татьяной, поскольку до этого момента в биографии Онегина такого факта не было. Тема этого путешествия продолжается в L-й строфе:

Примечание 10 («Писано в Одессе»), поданное за словами «Брожу над морем» в середине третьего стиха, создает иллюзию того, что все описываемое в этой строфе относится к первому путешествию («Итак, я жил тогда в Одессе»). Однако последние два стиха этой строфы свидетельствуют, что речь идет о путешествии, которое состоялось уже после объяснения с Татьяной – здесь «страдал», «любил» и «сердце похоронил» однозначно отодвигают «окончание» эпической фабулы романа в прошлое по отношению к тому периоду, к которому относится повествуемое в рассматриваемой строфе.

В этой строфе совмещены несколько временных планов. «Писано в Одессе» может быть отнесено максимум к первым одиннадцати стихам, но ни в коем случае не к последним трем (возможно, потому и цифра примечания проставлена не в конце строфы и даже не в конце стиха). В Одессе, перед выездом в Африку, Онегин еще не мог написать «страдал» и «любил» в прошедшем времени; эти чувства могут быть описаны в такой временной форме только после пребывания в Африке, где Онегин на первых порах забывал в любовных утехах «И жажду славы и похвал, И край отцов, и заточенье…» «Страдал», «любил» и «сердце похоронил» могло прийти к нему только когда он пресытился этими утехами и стал тосковать по России. А в Одессе, ожидая погоды, он рвется на волю («Пора покинуть скучный брег Мне неприязненной стихии»), он еще не в состоянии предвидеть ту тоску по родине, которая у него еще только возникнет, он бежит от себя, продолжая обманываться иллюзиями.

Таким образом, данная строфа, отражающая разные временные срезы, является обработанной дневниковой записью Онегина, начатой в Одессе до выезда в Африку и завершенной после значительного периода пребывания там – возможно, уже после возвращения на родину; не исключено, что даже в процессе литературной обработки им своих дневниковых записей при подготовке текста мемуаров. Наглядный образец такого совмещения временных планов Пушкин дал в «Путешествиях» (феномен совмещения «скотного двора» с «Бахчисарайским фонтаном»).

Итак, в корпусе идущих подряд трех строф первой главы содержится упоминание о всех трех путешествиях Онегина: вначале о втором (Венеция), затем третьем (Африка) и, наконец, первом. Исходя из обстоятельств третьего из них («страдал», «любил», «сердце похоронил») становится совершенно очевидным, что при публикации первой главы Пушкин уже знал, что роман (вернее, его эпическая фабула) закончится отказом Татьяны. То есть, план романа у него был с самого начала, а содержание вступления перед первой главой, а также ее последней строфы, где признается отсутствие плана, относится не к роману самого Пушкина, а к воспоминаниям «автора» – Онегина. Собственно, из построения первой главы видно, что у «автора» в голове сумбур, смешались все временные планы, и действительно его «издателю» Пушкину трудно заранее сказать, будет ли это «большое стихотворение» без плана когда-либо окончено Онегиным. Пушкин оказался прав, Онегин так и не смог справиться с поставленной перед собой задачей. В конце седьмой уже главы он пишет: «Хоть поздно, а вступленье есть», обнадеживая тем самым читателя, что тот действительно еще может ожидать поэмы «песен в двадцать пять»; на самом же деле оказалось, что больше восьми глав он так и не смог осилить. Все отрывками, ничто до конца не доведено… Что ж, видать, творческая манера у него такая, у этого Онегина… Вон ведь и стих из Данте перевел только наполовину… И при этом у него еще хватает наглости имитировать стиль Пушкина, изгаляться по поводу Баратынского…