Он подошел ко мне и сел на кровать.
— Что происходит? — спросил он.
— Ханиф поехала в больницу рожать ребенка, — сказала я.
— А, — протянул Сайбер, как будто что-то загадочное вдруг прояснилось. — Я заметил, что она потолстела, но решил, что это оттого, что она весь день лентяйничает, оставляя работу тебе.
Я понятия не имела, как прибавка в весе связана с больницами и детьми, но не собиралась обнаруживать при Сайбере своего невежества.
Мена зашевелилась под одеялом.
— Она поехала рожать ребенка?
— Она так сказала, — ответила я. — Паджи поехал вместе с ней.
— Ну, раз все ясно, я пошел спать, — сказал Сайбер.
Но когда все остальные уснули, я лежала и думала. Зачем было уезжать ночью? Какая связь между детьми и тем, что Ханиф поправилась?
На следующее утро я еще спала — было воскресенье, и никто не должен был вставать в школу или на работу, — когда мать закричала с первого этажа:
— Сэм! Сэм! Иди сюда!
Я глубже зарылась головой в одеяла. Мать никогда не поднималась на второй этаж, поэтому можно было еще немножко полежать здесь.
Дверь нашей спальни открылась, и вошел Салим. Он подошел к кровати и толкнул меня. Я лежала не шевелясь, ожидая, что он сделает дальше. Он наклонился и взял одну из моих туфель.
— Эй! — произнесла я, садясь. — Ты что делаешь?
— Мама сказала, что ты должна встать и помочь ей. Она велела ударить тебя, чтобы заставить встать.
— Хорошо, хорошо, — отозвалась я. — Я встаю.
Я спустилась, услышала, что мать в кухне, и пошла туда узнать, чего она хотела.
У меня все внутри оборвалось: в кухне царил жуткий беспорядок. Так всегда бывало, когда там хозяйничала мать. Ее не волновало, что она не закрывает, проливает или роняет, потому что рядом всегда был кто-то — я, — кто убирал за ней.
— Вот ты где, ленивая девчонка, валяешься весь день в постели, когда работа ждет!
Мать даже не оглянулась на меня, когда говорила это, впрочем, она никогда на меня не смотрела.
— Сначала возьми большую кастрюлю, — велела она, — и положи туда четыре пачки масла. Поставь ее на плиту, чтобы масло таяло. Потом принеси пестик и ступу и начинай растирать вот это.
То, что мне предстояло растереть, было ужасным: твердым и белым, напоминавшим по виду турецкие бобы. Руки заболели очень быстро, но я знала, что мне не позволят отдохнуть, а потому приходилось продолжать работу. Всякий раз, когда я, как мне казалось, завершала дело, мать забирала ступку, высыпала ее содержимое в кастрюлю и возвращала ее мне вместе с очередной порцией бобов. Мы за все время не сказали друг другу ни слова. Мать вообще не разговаривала со мной, не считая разного рода указаний, а я понимала, что не стоит задавать вопросов, когда от меня ждут работы.
Наконец толочь стало нечего. Мать сказала:
— Теперь иди умойся и позавтракай, потом поможешь мне закончить с этим.
Я вышла в туалет, потом вернулась и, плеснув в лицо воды и съев кусочек гренки, спросила:
— Что мы делаем, мама?
— Это для Ханиф, чтобы помочь ей восстановить силы после рождения ребенка.
Я не спрашивала, почему Ханиф нужна помощь, если всю работу выполняю я, но вместо этого выскользнула из кухни, чтобы разбудить Мену.
* * *
Манц пришел не скоро. Он сказал, что Ханиф родила мальчика, которого они назвали Фразандом. Он принес с собой детскую кроватку и обратился ко мне:
— Сэм, пойдем наверх, поможешь мне собрать ее.
Я никогда еще не была в спальне Манца и Ханиф. В отличие от нашей она была чистой и светлой, с приятными светлыми обоями на стенах. У них даже были свои телевизор и видеопроигрыватель. Большую часть комнаты занимала двухместная кровать, но у одной из стен было достаточно места для детской кроватки. Манц давал указания: «возьми это» или «подержи здесь, пока я прикреплю то», — но мы не разговаривали друг с другом. Я слишком нервничала, оттого что осталась наедине с Манцем, — его настроение казалось мне слишком непредсказуемым. Как только кроватка была готова, я вернулась в нашу комнату, к Мене.
Пару дней спустя Ханиф приехала из больницы вместе с маленьким Фразандом, завернутым в одеяло. Я внимательно присматривалась, выглядит ли она особенно уставшей, будто очень тяжело работала, как говорила мать. Я действительно обнаружила, что Ханиф немного похудела, что напомнило мне о словах Сайбера по поводу ее полноты.
