26 января
Сегодня перебрались в Полуночное. Живем опять все вместе. Так как солдат нет, обед и ужин варим сами по очереди. Получается недурно. Таким образом, сегодня я — командир несуществующего батальона, повар, телефонист и конюх. От командира батальона подполковника Грохольского мне достался чудный англо-араб, похожий на Кардинала, только чуть постарше его годами. Я кормлю его картофелем, сеном, выменянным у местных крестьян на кое-какие вещички, и мочеными сухарями. От нечего делать объездил на своем Угольке (конь называется Уголино, а по-солдатски Уголек) все окрестности, побывал в Дубно и Берестечко. Дубно — красивый, уютный городок, весь в зелени. При въезде в Берестечко у старой, оригинальной архитектуры синагоги меня встретила толпа мальчишек.
— Господин офицер, — кричали они наперебой, — хотите сладости? Есть блондинки, брюнетки, полные, худые, есть русские, украинки, еврейки, австриячки, англичанки, очень дешево!
Я еду молча. Наконец один, чуть ли не самый маленький, ухватил стремя, прижался щекой к сапогу и, заглядывая мне в глаза, громко прошептал: «Есть девочка двенадцать лет, очень развратная». Я с силой дал шенкеля, Уголек ринулся вперед, мальчишка свалился. Вот она война, вот ее последствия: она развратила даже детей, растлила их души!
Ищенко издал приказ, и мы теперь снова именуемся поручиками и прапорщиками. Чего доброго, пройдет неделя — и он введет погоны! Скорей бы 2 февраля!
1 февраля
Адвокат оказался прав: сегодня с утра австрийские войска вышли на старую государственную границу. Мы вшестером уезжаем завтра. Наняли подводу, на которую погрузили вещи. Сегодня последний раз полетаю на Угольке по окрестностям, а затем прощусь с ним, как с другом.
Подозреваю, что Ищенко, полковой адвокат, поручик Житов, командир второго батальона поручик Иванов (сын священника) и еще десять офицеров решили сдаться в плен австрийцам. Ну и скатертью дорога монархистам и плакальщикам по Учредительному собранию! Им нет места в новой России.
Получил документы, из которых следует, что я уволен в положенный отпуск, по окончании которого должен явиться в 80-й Кабардинский полк. Завтра едем пока в неизвестное и начнем новую, мирную жизнь.
* * *
Утром 2 февраля, по морозцу мы двинулись к станции. Приехали в Здолбуново. Мы не хотели ехать на Киев, так как не знали, какая там обстановка. Ехать по территории, где владычествуют украинские националисты, нам казалось рискованным. Решили ехать через Ровно, Сарны на Гомель. Доехали до Ровно, дальше поезд не идет. Оказывается, что Сарны заняли Легионеры Май-Маевского, поляки — бывшие солдаты русской армии, попавшие в плен и организованные австрийцами в польские легионы. После долгих мытарств вернулись в Здолбуново и поехали на Казатин — Киев, куда так не хотелось ехать. Что за чудесная была поездка! В вагоне ни одного стекла, так как солдаты предпочитают теперь входить в вагон и выходить из него через окна: так проще, а вагон набит, не пробьешься. Кондуктора пытаются навести какой-то порядок, спрашивают билеты. Ответ один: «За что кровь проливали, в окопах гнили? А вам только бы билет». Ехали в темноте. Вдруг остановка. Кондуктор ходит по вагонам и объявляет, что нет топлива, если хотим ехать, нужно пойти нарубить дров, тогда поедем. Мы из своей группы выделили половину. Вышли. Уже светает. Стоим около какого-то домика. Вокруг огромные штабеля дров. Рубить не надо, а только распиливать длинные поленья пополам и грузить на тендер. Народ собирается медленно и неохотно. Когда собралось человек сорок — это из поезда, в котором не менее тысячи человек, — приступили к работе. Железнодорожник выдал нам пять пил. Распределились: двадцать человек пилят в две смены, остальные подносят к паровозу и грузят. Работа закипела. Потом подошло еще человек двадцать. Через час работы желающих пилить, носить и грузить оказалось больше, чем нужно, так как у нас было только пять пил. Через два часа паровоз был нагружен полностью. Я подошел к машинисту и спросил, доедем ли с этими дровами до Казатина.
— Что вы! Поедем медленно: мало пару, дрова сырые. Придется еще раз заправляться!
