Войдя в лабораторию, он увидел просторное помещение, некогда служившее прачечной. Посредине стоял котел. За ним он увидел Лидса, наполовину скрытого топкой, скорчившегося над глубоким цинковым резервуаром, похожим на ванну.
— Когда они придут меня арестовать? — простонал он. — Я надеюсь закончить свой эксперимент… я так близок к решению!
Гилрой был тронут.
— Они пришли не для того, чтобы арестовать вас, — мягко сказал он. — Пока копы не знают, кто это сделал.
— Разве нет? — Лидс просветлел. — Но вы же узнали.
— Копы никогда ничего не знают. Только… — он заколебался, но все же не имело смысла скрывать главное опасение: — есть вероятность, что майор Грин запаникует, что маньяк ускользает из его рук. Он может приказать военным обыскать дома!
Старик задрожал еще пуще.
— Если они это сделают…
— Вот что они найдут, — пробормотал Гилрой, глядя в заполненный прозрачной жидкостью высокий квадратный резервуар. За свою карьеру он повидал много чего отвратительного, но вид человеческого скелета на дне химической ванны, с комками мышц, клочьями нервов и жира, эмбриональным узором вен и артерий, прилипших к почти обнаженным костям, заставил его приверченное шурупами сердце сжаться. Потребовалось усилие, чтобы понять, что изуродованные останки были не останками, а началом. Голый череп представлял собой отвратительную основу того, что в конечном итоге станет чертами лица. — Они решат, что вы растворяете тела в кислоте!
Лидс смотрел на своего кадавра с очарованным трепетом.
— Он действительно похож на растворяющееся тело, не правда ли? — он задрожал. — Но после завершения он будет совсем другим.
— И когда оно произойдет? — с надеждой спросил Гилрой.
— Примерно через двадцать четыре часа. — Старик поднял глаза на обескураженное лицо Гилроя. — Как вы думаете, этого времени хватит?
— Бог его знает. Я же думаю, что нет.
Ситуация была реально опасной. Гилрой знал, что высокие посты не в лучшую сторону меняют даже высоконравственных людей. Большинство на месте майора Грина бессовестно пожертвуют одной жизнью ради доброй воли восьми миллионов и, возможно, национальной репутации. Майор Грин, в частности, был приучен очень мало думать об отдельных людях. Если военные обыщут дом, Лидс гарантированно окажется на электрическом стуле.
Они поднялись в гостиную. Абнер все еще сидел у окна; он, казалось, был очарован блюстителями порядка, стоявшими в непринужденных позах на четырех углах улицы в его поле зрения.
— Ишь, сосунки! — шипел он на мальчишек, стоявших на страже. — Будь у меня нога на месте, черта с два бы они меня поймали!
Характерный для Лидса оптимизм угас, подорванный осознанием того хаоса, что был вызван его же стараниями. Съежившись, он сидел в самом дальнем от окна кресле, насколько позволяла стена, его перепуганный ум был абсолютно бесполезен для Гилроя.
Верткий репортер видел только одну надежду. Он чувствовал, что его анализ действий Грина был правильным, но… ему не нужно переубеждать комиссара! Ему необходимо только убедить общественность. Грин будет выброшен на помойку как общественный деятель; с другой стороны, Лидс будет спасен от того, чтобы его посадили на электрический стул, а растраты шефа будут вознаграждены! Ради такого он с радостью пожертвовал бы майором Грином.
Он сжал худую руку профессора, как корень дерева.
— Я вытащу вас отсюда, — пообещал он.
— Вы правда сможете? — спросил Лидс, затаив дыхание. — Вы не знаете, как я…
— Не выходите из дома, пока я не вернусь. Через пару минут начнется комендантский час. Скорее всего, я не вернусь до утра…
Лидс в панике последовал за ним к двери.
— Но, пожалуйста, не оставляйте меня, мистер Гилрой! Прошу…
— Все будет в порядке. С вами здесь Абнер.
— Конечно, — прохрипел Абнер из передней комнаты. — Тебе не о чем беспокоиться, когда я здесь. Но разве сейчас не самое время для моей кашки и молока, перфессор?
— Да, сейчас, — дрожащим голосом произнес Лидс; затем Гилрой вышел на темнеющую улицу, размышляя, как пройти мимо бдительных часовых, которые уже повернули взгляды к его длинной фигуре, медленно приближающейся к ним.
