- "Наверное, это будет лучшим плодом всей моей жизни -- родить Царя русским! Я оправдаю все ваши чаяния!"
Когда же евреи ушли, матушка дала волю эмоциям. Я об этом не помню, но по рассказам она бросилась в детскую, по очереди вынимала нас с Дашкой из этакого загончика, в коем мы веселились, и обливаясь в три ручья горькими слезами, нас целовала и шептала при этом:
- "Сволочи! Я никому не отдам вас, мои лапочки! Господи, какие же сволочи... Убить невинных детей... Я этого им не прощу..."
Если вам не понятна такая реакция, - объясняю. Мы жили в лютеранской Лифляндии. По всем правилам и обычаям, даже если матушка родила бы ребенка от Кристофера Бенкендорфа, он смог бы войти в наследство Кристоферу лишь после... смерти наследников первой очереди. Иными словами, - третий ребенок в нашей семье мог бы претендовать на русский престол лишь после моей безвременной смерти и смерти моей милой сестры -- Дашеньки.
Евреи -- странный народ. Если им уж вошло что-то в голову, это из них сложно вышибить. Они уверовали в рожденье Царя Иудеи и Мессии в нашей семье, но мы с Дашкой были слишком больны на их вкус. Теперь они ждали Мессию в лице будущего Романова в нашей семье. И для этого точили ножи на нас с Дашкой...
С этого дня и до весьма зрелого возраста мы с сестрицей были навсегда ограждены от еврейских фанатиков. Нам запрещалось встречаться с евреями (особенно из богатых и религиозных семей) в опасениях, что сии люди могут желать нашей смерти.
Другой момент, который не осознали евреи, состоял в том, что они предложили умертвить всех детей Карлиса и родить сына Кристоферу. А матушка ненавидела Кристофера, а к нашему отцу...
Я вспоминаю такой случай. В 1787 году стали пропадать наши корабли в шведских водах, и пошли слухи о том, что шведы стакнулись с поляками и хотят вместе напасть на Лифляндию. Тогда мой отец сам решил "во всем разобраться". А стоило ему отплыть, как на Балтике разыгралась ужасная буря и корабль его не вернулся.
Я помню, как уже глухой осенней дождливой ночью на пристани собрались десятки женщин, ожидавших своих моряков. Среди них - мы с матушкой и тетя Лайма с Озолем - маленьким Яном Уллманисом. По мере того, как тучи сгущались и дождь лил, как из ведра, мы все сильнее прятались под какой-то навес. Из всех женщин на пристани осталась одна - моя матушка. У нее были безумные глаза - она, как раненая птица, с подбитым крылом, металась, припадая на ногу, по черной, мокрой от дождя пристани, и я отчетливо слышал, что она кричала:
- "Это я во всем виновата, Господи! Покарай меня, Господи, вот я грешница, но не оставь вдовы с малым ребенком! Возьми меня, Господи... Только спаси их! Спаси их всех!"
Про мою матушку уже тогда шла молва, что она - колдунья и знает такое, о чем лучше не знать иным смертным. Поэтому ей не мешали, а тетя Лайма, прижимая меня с Озолем к своей полной груди, часто-часто крестилась и шептала молитвы.
Под утро, когда тучи рассеялись, многие увидали корабль - со сбитыми мачтами и издырявленными бортами. Он так сильно "лег на борт", что с него сбросили пушки. Но даже над сими обломками все еще гордо реял наш черный крест и оттуда кто-то звал помощи. Тут же спустили баркасы и все оживились, а матушка упала там, где стояла, и погрузилась в глубокий сон.
По сей день в метафизике этот случай - пример "сублимации воли". Простой же народ верит в то, как "рижская ведьма" колдовством удержала на плаву обреченный корабль, который пошел ко дну сразу, как она потеряла сознание... А кто в здравом уме и трезвом рассудке вздумает перечить столь грозной волшебнице?
Такова была Сила Любви моей матушки.
Винилась же моя матушка перед Господом за ссору с моим отцом. Втайне от него в очередную поездку в Россию матушка встречалась с венценосною бабушкой и спросила совета. Та сразу же осознала угрозу ее собственным внукам, коль у евреев возникнет ребенок с романовской Кровью и... вызвала Кристофера Бенкендорфа.
На тайной встрече сия троица уговорилась -- Кристофер получал большие поблажки в Лифляндии за то, что "делал ребенка" с одною из русских фрейлин. Об этом он писал секретную роспись для бабушкиной Канцелярии, в коей особо оговаривал то, что будущий ребенок -- никак не фон Шеллинг, и... не еврей, но -- несомненно Романов.
