- "Сердце... Сердце мне прихватило. Спасибо. Мне теперь вечность служить вашему прадеду, а потом, конечно, и вам, когда вы смените его - там. Внизу. Но... Сердце чуток прихватило. Всю жизнь не болело и вот -- на тебе... Стало быть -- в тебе и вправду есть Сила".
Он резко тут повернулся и пошел от меня. Затем, через полчаса он вернулся и подарил мне красочное издание "Фауста", в коем сам написал: "От глупого старого Фауста -- правнуку Мефистофеля".
Вскоре в Россию пришло известие, что восьмидесятилетний Гете неожиданно расхворался и умер. На смертном одре он молол всякую чушь про меня и моего прадеда и давал странные предсказания.
Вроде того, что прусский Абвер и мое Третье Управление -- вещи не от мира сего, а потому -- бессмертны. И еще он говорил, что Господь -- малый юнец в сравненьи с "тем самым", ибо Господь не спас его душу, а посланец "того самого" в один миг дал ему "обрести мир".
Поэтому-то у Мефистофеля лик моего прадеда.
Я стал рассказывать про барона Мюнхгаузена и немного отвлекся. Матушка привила нам с Доротеей особую любовь к чтению.
Я научился читать года в три. Однажды моя глупая бонна застала меня за вырезыванием буквиц из матушкиных газет. Меня сразу же наказали, - в таком возрасте ножницы -- не игрушка. Когда же пришла домой (из лаборатории) матушка, она сразу спросила -- зачем я вырезывал буквицы. Ей отвечали:
- "Он из них пытался выложить слово".
Матушка изумилась, немного обрадовалась и - не поверила. Мне вернули все мои буквицы и просили выложить из них что-нибудь. Первым словом, получившимся у меня, было: "Mutti".
Матушка, увидав это, обняла меня, расплакалась и задушила в объятиях. Еще немножечко всхлипывая и утирая нос кружевными платочками, она попросила написать еще что-нибудь. И я написал: "Dotti". (Моей сестре Дашке был ровно годик и я играл с ней, как с живою игрушкой, - взрослые понимали, что в моем возрасте без друзей -- совсем туго.) Третьим же словом, выложенным мной в этот вечер, было имя отца: "Karlis".
Я любил Карлиса и знал, что он меня тоже любит, поэтому имя "Карлис" на всю жизнь заменило мне слово "фатер". Когда я мог писать "Vatti", я уже так не любил дядю, что...
Говорят, в первый раз я заступился за матушку, когда мне было три годика. Кристофер замахнулся на мою маму рукой и я, закрывая собой мою матушку, бросился на него с кинжалом. Детским кинжалом. Для разрезанья бумаги. Кристофер шлепнул меня легонечко по лицу и я полетел от него на десять метров с диким ревом и воем.
Прежде чем я встал, утер мои слезы и бросился во вторую атаку, дверь отворилась и на шум пришел Карлис. Говорят, он был бледен, как смерть, тяжко дышал и с него градом катил пот, - он за пару минут пробежал много лестниц на мой крик. Рука его была на эфесе шпаги и пальцы побелели настолько...
Рассказывают, что братья, как два петуха, долго кружились по комнате, но шпаги так и не вытащили. Затем дядя мой выругался, обозвал Карлиса "мужиком", "рабом" и "альфонсом", а потом вышел из комнаты. Отец мой тогда успокоился, утер пот со лба, наклонился ко мне и строго сказал:
- "Защищаешь женщину? Молодец! Но не смей больше плакать. Барон может плакать только от своей радости, иль чужой боли. Обещаешь?"
И я отвечал ему:
- "Обещаю!"
Случай сей стерся из моей памяти, но по сей день всех поражает насколько я легко плачу над чужим горем, не пролив и слезинки от всех моих ран и болячек...
Дядя назвал брата своего по-нехорошему, а дело вовсе не так. По сей день в Риге судят, да рядят -- кто на самом-то деле правил Лифляндией все эти годы.
Матушка моя проявила себя прекрасной градоначальницей, но никто не может объять необъятного. С известного времени бабушка стала больше интересоваться успехами в Дерпте и матушке пришлось с головой углубиться в науку. Всю же рутину, все управление Ригой и в какой-то мере -- Лифляндией, она переложила на Карла Уллманиса.
Не женское дело -- управлять Государством. У бабушки для того завелись фавориты, матушка обошлась моим батюшкой. Он получил от нее все полномочия, за вычетом политических, военных аспектов, Дерпта и Биржи. Все остальное -до гибели моего отца в 1812 году лежало на его широких, мужицких плечах.
