Конечно же, находились такие, кому сии порядки пришлись не по вкусу. (Жиды весьма своевольны и на всякого среди нас -- не угодишь.) Они не желали служить моей матушке. Тогда их выгоняли со всех работ и им оставалось -заняться разбоем.
А рижские банды, как я уже говорил, были в руках моего отца. И бывший офицер, пройдя тысячу проверок бандитов, на торжественном посвящении его в темный мир встречал главного "пахана" (иль "авторитета") Лифляндии. Баронессу Бенкендорф -- своею персоной.
После того, как у несчастного проходил первый шок, матушка предлагала ему закурить и говорила, что ей нравится своеволие. В известных пределах. И из сей комнаты в грязном кабаке на брегу Даугавы есть только два выхода: через вот этот люк -- прямо в реку. Иль -- через эту дверь в матушкин Абвер. К иным своевольным евреям, коим претят муштра, да инструкции. Работа будет здесь в Риге, в Европе, или - в России. Все увидите, все повидаете...
Выбор за вами. Либо вот этот люк -- прямо в полу, либо интересная и опасная жизнь за гранью закона с порядками. На благо избранного Богом народа. На благо простых жидов в Вене и Лондоне, Париже и Санкт-Петербурге... Почти все выбрали дверь.
Матушка сформировала нешуточный Абвер. Самую грозную шпионскую и "ликвидационную" сеть во всем мире. Я, создавая Третье Охранное Управление, просто "унаследовал" все от моей матушки и не решился что-то менять.
Помимо бывших простых офицеров, исполнявших в основном... "ликвидации", костяк латвийского Абвера составили евреи из Абвера прусского. Главной задачей Абвера было не уничтоженье противника, а тщательный поиск в разоренной Европе всех дельных ученых, их данных, приборов и библиотек. Все это свозилось к нам в Дерпт и с русской помощью превращалось в новые лаборатории, технологии, да научные инструменты.
Кто-то не желал приезжать, или делиться секретами. Тогда их секреты покупали, выведывали, иль просто выкрадывали. Если нельзя было выкрасть секрет, крали прямо ученого. Привозили болезного в Дерпт и там он либо работал на благо Империи, либо...
Однажды матушкины палачи не решились казнить одного молодого профессора. Он был очень талантлив, хоть и католик. И он был чересчур вольтерьянец.
При виде матушки он заорал, что это -- агония всех монархий и что бы мы тут ни делали, будущее принадлежит простому народу. Тогда матушка пожевала губами и сухо спросила его:
- "Скажите мне, ведь вы -- немец?"
Тот растерялся, но отвечал:
- "Да. Но все люди мне -- Братья!"
- "Если мы вас отпустим, что вы станете делать? Готовы ли вы клясться, что не станете помогать якобинцам?"
Юноша с достоинством отвечал:
- "Я -- якобинец".
Тогда матушка с таким же достоинством объявила:
- "А я -- монархистка. И якобинцы рубят головы малых, невинных детей на своих гильотинах. И вы только что обещали, что убьете моих сына и дочку, коль я вас помилую. Ради вашего блага -- готовы ли вы порвать с якобинством?"
Гениальный профессор из Кельна хрипло сказал:
- "Не смею идти против моих убеждений..."
На что матушка приказала:
- "Убейте его. Это -- Война. Мне очень жаль. Но научное превосходство достигается не только плюсом у нас. Минус у них -- тоже неплохо. На будущее, - не отвлекайте меня по сим поводам. Раз человек считает себя якобинцем, я слишком уважаю его, чтоб разубеждать. Таких сразу -- в расход".
Так создавалась наука Империи. Кто был не с нами, тот был -- против нас.
История эта на том не закончилась. Многие из ученых, собранных в Дерпте, узнав о таком разговоре и казни, объявили что-то подобное забастовке и матушке пришлось объясняться.
Ученых собрали в торжественной зале Дерптского Университета и к ним пришла моя матушка, которая привела за руку меня -- сына трех с половиною лет. Я этого нисколько не помню, но, по рассказам, матушка вывела меня перед обществом и спросила при всех:
- "Кто ты? Кто ты -- по своей Нации?"
Я, наверное, уже знал, что только немцам позволено служить в армии и заниматься естественными науками. Поэтому я слегка напугался и, чуток оробев, отвечал:
- "Я ж -- немец! Ты что -- забыла?"
