Вот что известно о том, как брызжет из тела кровь.
Йона встал на плиты перед столиком. Наверное, именно здесь несколько часов назад стоял убийца. Девочка сидела на стуле по другую сторону стола. Комиссар изучил узор, образованный брызгами крови, повернулся назад и стал рассматривать кровь высоко на стене. Орудие убийства раз за разом отводили назад, чтобы размахнуться и ударить сильнее, каждый раз орудие чуть меняло направление, и кровь каждый раз попадала на новый участок стены.
Йона оставался на месте преступления дольше, чем любой другой. И все-таки он еще не готов был уйти. Он снова подошел к лежащей в кровати девочке, остановился, рассмотрел пупок с пирсингом, отпечаток губ на стакане с водой, заметил, что девочка свела большую родинку под правой грудью, увидел светлые волоски на голенях и желтеющий на бедре синяк.
Комиссар осторожно наклонился. От голого тела исходило еле ощутимое, сохранившееся до сих пор тепло. Йона посмотрел на прижатые к лицу руки и заметил, что девочка не царапала своего убийцу — под ногтями не осталось частиц кожи.
Комиссар отступил на несколько шагов и снова посмотрел на девочку. Белая кожа. Руки на лице. Скрещенные лодыжки. На теле почти нет крови. В крови только подушка.
В остальном — чисто.
Йона оглядел комнату. За дверью — полка с двумя крючками для одежды. На полу, под полкой, спортивные туфли с комочками белых носков; на крючке линялые джинсы со штрипками, черный пуловер и джинсовая куртка. На полке лежал маленький белый лифчик.
Йона не стал трогать одежду. Кажется, на ней крови не было.
Видимо, девочка разделась и повесила свои вещи до того, как на нее напали.
Почему же на ее теле нет крови? Ведь она должна была защищаться. Но чем? Ничего подходящего в изоляторе не было.
Идя по залитому солнцем двору, Йона думал о том, что девочку убили невероятно жестоко — и все-таки ее тело осталось чистым и белым, словно камешек на дне моря.
Гуннарссон сказал, что убийца был очень агрессивен.
Йона подумал, что агрессия была сильнейшей, почти отчаянной, но она не была безрассудной. Тот, кто наносил удары, наносил их целенаправленно и осознанно, его целью было убить, но в остальном преступник обращался с телом осторожно.
Гуннарссон сидел на капоте своего «мерседеса» и говорил по телефону.
Расследования убийств, в отличие от прочих, не проваливаются в хаос, оставшись без твердой руки, тут все-таки установлен определенный порядок. Однако Йона никогда не полагался на то, что порядок сам по себе может привести к желаемому результату.
Конечно, он знал, что убийца почти всегда кто-то из близких жертвы и, возможно, вскоре после убийства явится в полицию и во всем признается, но не рассчитывал на это.
Сейчас девочка лежит на кровати, думал комиссар. Но когда убийца напал на нее, она сидела за столом в одних трусах.
Трудно поверить, что все произошло в абсолютной тишине.
В месте вроде этого обязательно должен найтись свидетель.
Кто-нибудь из девочек что-нибудь слышал или видел, думал Йона, идя к дому поменьше. Может даже, кто-то угадывал, что должно произойти, сумел почувствовать угрозу, конфликт.
Собака под деревом заворчала, схватила зубами поводок, потом снова залаяла.
Йона подошел к двум мужчинам, беседовавшим перед домом. Он понял, что один из них, мужчина лет пятидесяти, с косой челкой и в темно-синей форменной рубашке, координирует работу на месте преступления. Второй, кажется, не был полицейским. Небрит, глаза — приветливые, усталые.
— Йона Линна, наблюдатель от Государственной уголовной полиции. — Комиссар пожал обоим руки.
— Оке, — представился координатор.
— Меня зовут Даниель, — сказал мужчина с усталыми глазами. — Я куратор здесь, в усадьбе… Приехал, как только услышал, что случилось.
— У вас найдется минута? — спросил Йона. — Хочу поговорить с девочками. Было бы хорошо, если бы вы мне помогли.
— Прямо сейчас?
— Если это возможно.
Мужчина поморгал за стеклами очков и озабоченно сказал:
— Да вот две воспитанницы сбежали в лес…
— Их нашли.
— Да, знаю, но я должен поговорить с ними. — Даниель вдруг невольно улыбнулся. — Они желают обратный путь проехать верхом на одном полицейском.
