— Тогда живите вволю, сколько сами захотите.
Степан Степанович посмотрел на Олега, как на пришельца из космоса, да и сам квартирант почувствовал неудобство.
— Давай, парень, не будем Господа раздражать словесами. Это не наша парафия — кому сколько суждено, так и получится, хоть круть, хоть верть.
Чтобы как-то выбраться из тупика на нормальную дорогу, Олег погодя сказал:
— Ни разу не слышал, как Салунский поет. Хотите Михаила Кононовича увидеть?
— Да помнит ли он меня… Столько лет прошло. И чего бы я навязывался.
— Не то говорите. После спектакля заходите за кулисы, вас проведут, а там видно будет, что и как. Согласны?
Бобырь поднялся со скамьи, посмотрел куда-то — возможно, в прошлое, а может, на то, как разлетались ласточки.
— Спроси Марию Ивановну. Если она не против…
— Билеты у администратора — в любом случае. Мою фамилию назовете, вас проведут в зал.
Чтобы добраться до театра, Олег Гардеман должен был пройти по другой улице мимо соседских усадеб до нового жилого массива, где еще продолжалось строительство нескольких девяти— и двенадцатиэтажек, уже последних, под которыми окончательно должны быть похоронены остатки огромного заливного луга, ставшего жертвой стремительной урбанизации, протянувшей свои грабли на далекую патриархальную окраину областной столицы.
На конечной остановке автобуса и маршрутных такси в это время было малолюдно, не густо и покупателей на базарчике, которым облегчил свое существование народ, оторванный от огромного торжища в центре города, где можно было купить почти все — от норковой шубы турецкого разлива до раков из местной реки.
В маршрутку село с десяток пассажиров. Водитель не очень хотел трогаться, пока блондинка с рискованным макияжем («боевой окраской», — краем глаза зацепил ее Олег) не произнесла короткую энергичную речь.
В дороге думается про всякое, бывает, и ни о чем — так смотришь в окно, движение убаюкивает, пролетают встречные машины, откатываются назад здания и кроны деревьев, заходят и выходят пассажиры, и ты на какие-то десять-двадцать минут чувствуешь себя почти бестелесным и бездумным созерцателем движения, свободным от обязанностей и дел, которые вскоре неизбежно вовлекут тебя в свой круг.
Олег сперва чувствовал себя именно так, свободным и беспристрастным наблюдателем, а потом, неизвестно почему и как, настроился на мысли, которые время от времени посещали его, требуя не столько ответов, сколько осознания нынешних реалий его существования.
Истекал третий сезон в местном театре. Казалось, все шло хорошо. Наконец он чувствовал себя не пришлым человеком, с главным режиссером поладили. Явных врагов в труппе не было, почти со всеми актерами нашел общий язык, наконец сквозь многослойное сито прошли документы на звание. Должен был бы чувствовать себя — после всех зигзагов в личной и профессиональной жизни — человеком, который твердо и уверенно стоит на ногах, но, если взглянуть беспристрастным глазом, все же это ощущение основывалось на песке: ни собственного жилья, ни семьи, ни приличного постоянного заработка — ибо что эта актерская ставка, пусть хоть и поддерживаемая партизанскими, как он их называл, концертами?
Руководитель их курса в столичном театральном институте, эрудит, ироничный и требовательный ВВ, как его называли студенты, статный шатен с карими глазами, в основном печальными, не раздавал авансов будущим служителям Мельпомены и Талии.
— Почувствуйте себя способными стать на одну ступень с мастерами прошлого или нынешнего времени — опамятуетесь и подумайте, может, это признак mania grandiose. Держите равновесие. Никто не знает, у кого в рюкзаке за спиной или в сумке на молнии тот маршальский жезл, которым вы, случается, грезите во сне или всерьез. Возможно, его там нет. Но это не основание для преждевременных разочарований или, не дай Господи, зависти. Профессия, вы ее выбрали, одна из древнейших и самых коварных. И одновременно — одна из самых усладных. Не стройте себе воздушных замков. Не рассчитывайте на самодостаточность так называемого таланта. Вы все талантливы, наедине с собой можно и нужно мечтать. Но жизнь предложит такие испытания, что под силу волу, а не ахалтекинскому холеному жеребчику. Девушкам легче, а вот ребятам…
