Стас показал Александру Ивановичу в мастерской, куда добиралось такси, десятки макетов, реализованных и оставленных вне реальной сцены, их можно было бы так или иначе пристроить к «Королю Лиру», эскизы-фантазии и эскизы-импровизации — они могли служить фоном и для пьесы семнадцатого века, безразлично, английской или испанской, и для какой-то философской фантасмагории, и для авангардной пьесы-эксперимента.
— Ты мог бы мне сказать, чего сам хочешь? Будет костюмно-нафталинное средневековье с замками, алебардами, копьями и мечами или что-то другое? Современнее, черт бы ее побрал, эту современность, этот долбаный авангард из трех пальцев… Я как будто хорошо знаю историю театра — а вот жизнь пьес, таких, как эта твоя — не очень. Помню только, что и Шекспира ставили и играли в платьях, без декораций…
— Алек Гиннесс — был такой гениальный англичанин — в театре «Олд Вик» вообще играл Гамлета «ан фрак». В обычной светской тройке, темном костюме, в рубашке с галстуком. Я хотел так ставить «Лира», но никто бы не понял. Гамлет — это другое…
Долго они тогда перебирали варианты — вплоть до классических декораций. Это не вызвало энтузиазма ни у Петриченко, ни у Стаса. На каком-то витке их переговоров даже возник вариант, сначала показавшийся перспективным: неизменный задник сцены должен был представлять собой стилизованные, но узнаваемые фрагменты домов, где размещались основные государственные институты Украины, а перед ним одним светом вырванные из полумрака группы актеров должны были разыгрывать эпизоды. Сначала эта идея вызвала интерес в не до конца после вчерашнего свежих головах Стаса и Александра, но потом и тот, и другой отказались от этого прямолинейного хода: слишком уж запахло студенческим капустником или чем-то другим с той же стилистикой.
Наконец Стас спросил:
— Ты же знаешь, как ставились пьесы до Шекспира? Что там было и как?
— А зачем тебе?
— В «Глобусе»? Там ставили «Лира»?
— Да. Удивляешь меня эрудицией, честное слово. Собственно, впервые ставили не в театре, а перед королем в Уайтхолле. Не думаю, что там были какие-то декорации, в резиденции короля. И в «Глобусе» — вряд ли.
— Ну вот, Наполеон, давай сделаем так… «Глобус» — я же помню, что это было, нафаршировали нас в студенчестве и античным театром, и средневековьем, чем нас только не напичкали… Давай сделаем так: я разрезаю «Глобус» пополам, как арбуз. Будет на заднике разрезанный «Глобус» с галереей, пол-яйца подмостков — чтобы выступали за оркестровую яму, и будут твои актеры в скромных костюмах той поры действовать, как им и положено. А зрители в зале будут, как и в лондонском средневековье, наблюдая все происходящее, «а натюрель», как говорят французы. Сколько картин в пьесе?
— Много. Два с половиной десятка. Но много похожих по месту действия.
— Да… А места действия мы обозначим в стиле модерн, хай бы ему жаба сиськи дала.
— Как?
— Ну, я думаю примерно так… Если действие происходит в королевском дворце — есть там такое? — сверху спустится над тем местом, яко инопланетный корабль, корона. Как тебе?
— А как ты, к примеру, обозначишь степь, шалаш или военный лагерь?
— Подумаю. Решу. Я уже вижу, Наполеон, тебя с жезлом маршала!
— Брось, Стас, надоело. Дай подумать.
— Думать нечего. Надо делать. Сцена у тебя современная, механизированная, электрифицированная или еще со времен дореволюционных живет, как из глины слепленная?
— Приличная сцена, грех жаловаться.
— Ну, все. Можешь ехать, а я откликнусь, когда сделаю. И макет, и эскиз — как положено. Кстати, ты знаешь, сколько мои скромные услуги стоят? Потянет твой бюджет?
Стас сказал это между прочим, а Александру Ивановичу на минутку стало плохо. Он знал о московских гонорарах, но надеялся, что Петровский сжалится, назовет более или менее приемлемую цифру.
— Сколько хочешь?
В голосе Петриченко не было особого энтузиазма.
Стас посмотрел веселым глазом:
— Не бойся. Не обанкротишься…
И засмеялся, как Шаляпин в партии Мефистофеля.
Александр Иванович смотрел на сцену, пространство которой было заполнено смелой декорацией Петровского, к ней быстро привыкли актеры и вся театральная команда. К своему основному замыслу Стас, покопавшись в источниках, добавил еще галерею в глубине сцены, где, как когда-то в «Глобусе», игралось несколько сцен. Партитура света и звука тревожили Александра Ивановича с самого начала работы, он несколько раз давал взбучку осветителям и рабочим сцены, пока директор театра не нашел другого пути к их совести: пообещал ящик водки после премьеры.
