Я посмотрела на часы. За этот день произошло столько всего, что казалось невозможным, что еще так рано. Я оделась, но не в те платья, которые приносила Рене, – я надела желтое платье из ситца, которое приготовила, чтобы завтра в нем ехать.
Мое появление можно было сравнить, как подумалось мне тогда, с театральными выходами Маргарет или Рене. Все сидели и пили кофе, но, когда я вошла не очень твердой еще походкой, все вскочили как по команде и окружили меня, наперебой говоря, что у меня изнуренный вид, что я легкомысленно отношусь к своему здоровью, что мне лучше было бы оставаться в постели, – в общем, все те слова, которые произносят в подобных случаях. Я опять пожалела, что должна ждать до утра и что уехать немедленно никак нельзя. И может быть, несмотря ни на что, поездом все же безопаснее… но за эти сомнения я разозлилась на себя.
Смущенная всеобщим вниманием, я закашлялась.
– Я должна была сюда прийти. Я должна сообщить вам одну вещь.
– Наверняка с этим можно было подождать и до завтра, – возразил мистер Мак–Ларен. – Милая моя, я и выразить не могу, как я огорчен этим… несчастным случаем.
Мне стало ясно, что даже он не верит в несчастный случай, хотя никто наверняка не рассказал ему, как все произошло.
– Это необходимо сделать сегодня, – ответила я. – Потому что завтра… Завтра я уезжаю. Мне жаль, что я не могла предупредить заранее, но… то, что произошло, – это уж слишком…
Внезапно я почувствовала такой прилив слабости, что пошатнулась. Эрик рванулся поддержать меня, и моя решимость не слишком доверять ему окончательно рухнула.
Но до кресла меня довел Бертран, который и остался стоять рядом с выражением заботливой обеспокоенности на лице.
– Мы не заплачем, если вы нас покинете, – резко сказала Маргарет. – Это только к лучшему – и для вас, и для нас, – добавила она.
– Нет, это не так, – запротестовала Рене. – Нам всем будет очень не хватать Эмили. Но мы понимаем, что так будет лучше. – Она сердечно улыбнулась мне, но я не могла заставить себя улыбнуться в ответ.
– Это самое разумное из всего, что она могла бы предпринять, – энергично сказала Эллис. – И я думаю, дядюшке не стоит подыскивать себе новую секретаршу до тех пор, пока мы не разберемся в том, что здесь происходит. Это, конечно, никак не связано с вами, дорогая моя, – повернулась она ко мне. – Это наша вина, что вас во все это втянули. Вы ни в чем не виноваты, и мы все были к вам несправедливы, но мы считали…
– Я совершенно согласен, – поспешно вмешался Луи, прежде чем я успела услышать, что именно они считали. – Я предлагаю…
Но в это время старик взорвался:
– Замолчите же, вы все! Это мой дом, и мне решать, что здесь предлагать, а что нет!
Элис взяла его за руку.
– Без твоего согласия, дядюшка, ничего и не произойдет. Мы все хотим знать, что ты думаешь об этом. Но давай–ка ты сначала спокойно сядешь и…
Старик только отмахнулся от «ее.
– Мне надоело, что мне морочат голову! Мне надоело, что моих секретарей запугивают… что им угрожают… пугают до смерти… издеваются как могут, – и все для того, чтобы заставить их уехать. Я прекрасно знаю, что вы думаете о деле всей моей жизни. Но ведь даже если это просто дилетантское увлечение, как вы думаете, я имею право этим заниматься столько, сколько хочу.
Маргарет открыла рот, чтобы что–то сказать, но Бертран предостерегающе посмотрел на нее, и она промолчала.
– Я не знаю, кто из вас виноват в том, что происходит, – продолжал старик. – Может быть, вы все виноваты. Но это не имеет значения. Вам всем всегда было наплевать на мои пожелания, на мои нужды – наплевать на меня. Я устал от всех вас и от того, что вы вытворяете. Вас всех интересуют лишь сокровища.
– А что, дядюшка, – начал Луи, – они и правда?..
– Вы это узнаете в свое время – когда я этого захочу, а не когда вы захотите. Я терпел вас все это время, потому что мы – одна семья. Но всему есть предел, семейным привязанностям тоже. И за ним… – он сделал выразительный жест, – семейные узы рвутся.
– Ах, дядюшка, – запричитала Рене, – ты просто не понял…
Луи сделал ей знак помолчать.
– Пусть дядя скажет все…
