Мистер Мак–Ларен набрал побольше воздуха.
– Я не хочу делать никаких выводов, я не хочу никого обвинять. Сейчас уже слишком поздно. Все, что я хочу сказать, – мисс Пэймелл – лучшая секретарша из всех, кто был здесь за много лет. – Эти слова натолкнули меня на мысль, что мои предшественницы были как–то уж особенно некомпетентны. – Если вам удастся выжить ее отсюда, я завещаю все, что у меня есть, музеям. Я уже послал за своим адвокатом, он приедет из Бостона в конце недели, чтобы составить мое новое завещание. И вам все равно нет смысла… что–либо предпринимать теперь, – вы не знаете, что написано в моем нынешнем завещании. – Он повысил голос, чтобы перекричать поднявшийся шум. – Это все. Я не намерен спорить. Я старый, измученный человек. Спокойной ночи всем вам. – Он поклонился мне и вышел из комнаты.
В комнате повисла мертвая тишина, которую я решилась нарушить:
– Я уверена, что он в действительности не думает так, как говорит.
– Нет, он так сделает, – простонала Рене. Она умоляюще протянула ко мне руки. – Я думаю, что Эмили просто могла бы передумать и остаться здесь. А потом, через некоторое время, наделать каких–нибудь ошибок, когда сядет печатать. Тогда он вас уволит и не сможет уже свалить это на нас. Никто не засмеялся. Они молча смотрели на меня. Не рассчитывая на мое согласие – да и как они могли на него рассчитывать после всего, что произошло, – но все же с надеждой. Им больше ничего не оставалось – только надеяться.
Рене повернулась к Бертрану:
– Скажи ей, скажи, как это важно.
Бертран внезапно побледнел, и, когда он заговорил, голос его звучал как–то глухо:
– Рене, как ты можешь просить меня о таком?
– Послушайте, – обратилась я сразу ко всем, – не хочу показаться вам бесчувственной, но меня это все абсолютно не касается. – Голос у меня дрожал все сильнее и сильнее. К ужасу своему, я поняла, что сейчас расплачусь. – Меня… меня же чуть не убили сегодня… и я даже не знаю, за что. И знать не хочу. Я просто хочу у до–омой.
Эрик успокаивающе положил мне руку на плечо.
– Вы абсолютно правы. Завтра вы уедете и забудете обо всем. Только и всего.
Бертран, прищурившись, улыбнулся мне.
– Забудет ли? Я хочу сказать, – пояснил он, хотя я и сама задавала себе тот же вопрос, – сможет ли она когда–нибудь избавиться от угрызений совести, если она сейчас вот так возьмет и уедет, оставив нас в таком положении.
– Ну, она сможет утешиться мыслью о том, что облагодетельствовала музей, – заметил Эрик. – Как истинный гражданин, заботящийся о благе общества, она должна быть рада тому, что все окажется в таких надежных руках.
– Разумеется, тебе не о чем беспокоиться, – ядовито сказал Бертран. – Ты привык к простой и неприхотливой жизни. Но мы–то другие…
– Именно, – подхватила Рене. – Луи, ты самый старший. Скажи Эрику, чтобы он не давил на Эмили.
– Не могу, – ответил ее брат. – Не могу, потому что, хоть это мне и невыгодно, я знаю, что он прав.
Эрик отвесил Луи поклон. Потом протянул мне руку.
– Пойдемте, Эмили. Вам лучше подняться к себе в комнату и снова лечь в постель. У вас измученный вид, а нам надо выехать пораньше.
– Вы что, не можете остаться на день–другой? – вышла из себя Маргарет. – Мы, мы вам заплатим!
– Вам это ничего не стоит – остаться ненадолго, а для нас это так много значит, – взмолилась Рене. Она молитвенно сложила руки. – Ну, Эмили, дорогая, останьтесь хоть ненамного. Я уверена, что все будет хорошо.
Вместо меня ледяным голосом ответил Эрик:
– Мы не можем просить ее подвергаться опасности ради нас. Луи на это мрачно кивнул.
– Опасность, опасность! Какая опасность? – упрямо сказала Рене. – Вы все сгущаете краски. Я считаю, что это было просто… недопонимание.
Элис засмеялась и долго не могла успокоиться. Я тоже попыталась усмехнуться, но это вышло очень неубедительно.
– Я очень признательна всем за такую неожиданную привязанность ко мне, но, к сожалению, я не могу остаться. Это совершенно исключено.
Бертран, склонился ко мне.
– Если вы останетесь, Эмили, – тихо заговорил он, – то обещаю вам – нет, я вам клянусь, – что несчастных случаев больше не будет. Я вас защищу, положитесь на меня. Даже ценой своей жизни, если потребуется. – Его голос перешел в шепот. – Эмили, передумайте, ну, пожалуйста. Это так много значит для меня – для всех нас.
