Щелкунчик мгновенно перебрал в сознании все возможные варианты, которые могли его ожидать в случае, если бы он согласился на предложение спуститься в машину. Его могли убить, например… Могли? Маловероятно. Есть масса способов убить человека и не назначая ему свиданий по телефону, вообще — без всяких там хитроумных разговоров. Человек — слабое существо, ему достаточно просто всадить шило в сердце, когда он едет в давке московского метро… Уж кто-кто, а Щелкунчик это прекрасно знал…
Значит, убийство ему вряд ли грозит. Могут быть рэкетиры… Заманят в машину, свяжут и станут вымогать деньги. Но это уже было с ним, и даже похуже. Рэкетиры похищали его жену и детей. Но тогда, впрочем, почти что обошлось. Только Надя пострадала, но это были пустяки в сравнении с тем, что могло бы быть.
Сейчас рэкет вряд ли заинтересуется Щелкунчиком. Денег у него не так уж много, точнее — совсем мало. Серьезные бандиты такими суммами не интересуются, а с шантрапой Щелкунчик справится даже в связанном состоянии.
— Хорошо, — сказал он и повесил трубку телефона, сразу столкнувшись взглядом с женой Надей, стоявшей тоже, как и он, босиком в коридоре и молча смотревшей на него.
Надя не спросила, кто это звонил, она только смотрела, как Щелкунчик натягивает одежду и куда-то уходит из дома среди ночи.
— Я ненадолго, — сказал он мрачно. Потом подумал, что такое краткое объяснение давать нехорошо, Надя заслужила более откровенного разговора. Но не начинать же сейчас длинный рассказ о своей предыдущей жизни, которая только что напомнила о себе вот этим звонком… Все-таки нужно было сказать что-то правдивое и краткое. — Я вернусь через десять-пятнадцать минут, — сказал он, глядя в бледное со сна и от испуга лицо Нади. — Максимум — через час.
— А если и через час не придешь? — еле шевеля губами и страдальчески глядя на него, спросила жена.
— Если не приду через час, то уж не приду больше никогда, — жестко произнес вдруг Щелкунчик. — Тогда меня и ждать не надо.
Он стоял перед ней, одетый в легкую летнюю куртку и светлую рубашку в тонкую полоску. В руках у него ничего не было, а лицо было сосредоточенным. При последних словах мужа Надя вздрогнула всем телом, но ничего не сказала, только глаза ее еще больше расширились.
Щелкунчик уже имел несколько случаев, чтобы убедиться в том, что Надя — мужественная женщина. Он так никогда и не сказал ей ни слова о своих прежних занятиях, никак не намекнул даже. Его рассказы о своей прошлой жизни заканчивались службой в армии и демобилизацией в Риге. Заканчивались на том, как он оказался в чужом латвийском государстве в статусе «военного преступника» по латышским законам. Как от него ушла жена Велта к своему соотечественнику Андрису…
О том, что было после этого, о своей новой жизни в России Щелкунчик не сказал ни слова. И Надя никогда, ни разу не спросила его о том, что же было в этот «темный период» его жизни, в эти последние несколько лет.
Конечно, она догадывалась о том, что он отнюдь не занимался комнатным цветоводством и не ухаживал за зелеными насаждениями в детском парке… Надя понимала, что занятия Щелкунчика были какими-то страшными…
То ли она боялась этого знания о муже, то ли просто не хотела влезать в душу человека, если он сам молчал, но, во всяком случае, Надя имела только смутные догадки.
И Щелкунчик уважал ее за то, что она была так сдержанна. У Нади было сколько угодно поводов, чтобы волноваться за мужа, но она ни разу не устроила истерику, не начала допытываться, куда и зачем он идет. Она верила ему и верила в то, что все будет хорошо.
Щелкунчика это устраивало. Он вообще считал, что женщина должна доверять своему мужчине во всем и полагаться на него. А мужчина должен все брать на себя — зарабатывание денег, содержание семьи и прочее, включая безопасность. И женщине вообще не следует вникать в эти вопросы, это — мужское дело.
Все-таки Надя не могла побороть свое волнение и тихо сказала:
— Приходи, я буду тебя очень ждать. И дети утром проснутся, спросят, где папа…
— Я приду немедленно, как только поговорю с теми, кто только что звонил, — повторил Щелкунчик. — Они в машине внизу…
