Меган находилась рядом с мамой и Мартином, встречая гостей. Она с изумлением слушала и наблюдала, как ее мать молодела прямо на глазах.
— Мариль, ты совершенно не изменилась. Такая же хорошенькая, как в тот день, когда Филипп умчал тебя в Чарльстон на медовый месяц.
— Мариль Беллман, ты, должно быть, украла этих детей. Ты слишком молода, чтобы действительно быть их матерью.
— Почему мы так редко видим тебя, Мариль Стоун? Ты просто должна начать принимать приглашения, которые, я уверена, ты получаешь. Времена, может, и тяжелые, но мы-то, южане, знаем, как веселиться.
— Я открыто объявляю, что эти Беллманы всегда захватывали самых лучших и красивых девушек во всей Джорджии.
— Мариль Беллман, ты все время была такой любезной хозяйкой. Преподобный Стоун — успокой Господь его душу — не смог бы достичь ничего, если бы рядом с ним не было его очаровательной дочери. Бог свидетель, то же самое можно сказать и о твоем покойном муже.
Меган смотрела на мать новыми глазами. Бог мой, они ведь правы! Ее мама была когда-то молодой и привлекательной. Она была девушкой, совсем как Меган сейчас, и влюбилась в отца Меган, испытывая то же самое, что испытывает сейчас она.
Много позже, или ей так показалось, она смогла отойти и присоединиться к гостям помоложе. Неожиданно она перестала ощущать себя бедной Меган Беллман в трижды залатанном платье. Она была хорошенькой дочкой когда-то известного плантатора и юриста. Ее дом — это величественная плантация «Спринг Хейвен», а дни — беззаботны, заполнены только мыслями о нарядах, безделушками и пустой болтовней с такими же, как она, девицами. Она заставляла себя верить в это.
— Вы выглядите очаровательно, мисс Меган.
Она взглянула в его красивое лицо, улыбка на его губах была столь теплой, ее сердце растаяло:
— Ах… но, спасибо, мистер Адамс.
— День сегодня просто великолепный, а барбеню имеет грандиозный успех. Могу я принести что-нибудь вам, например, пунш?
— Нет. Нет, спасибо.
Он взмахнул рукой, показывая в сторону.
— Не посидите ли вы со мной минутку?
Присаживаясь на скамейку, стоявшую за деревьями, Меган бережно расправила платье. Ее сердце воспарило, взлетев на крыльях новых надежд. Может, она ошиблась, что он предпочитает Бренетту. В конце концов, они только прибыли, и Стюарт уже знал Бренетту. Возможно, между ними вообще ничего нет.
Улыбаясь самой очаровательной улыбкой, весело смеясь его историям о жизни на рисовой плантации, она отвечала на все вопросы о «Спринг Хейвен», о том, что они выращивают здесь, богатый ли у них урожай, всегда ли у нее были такие красивые наряды, и многое, многое другое. Совершенно естественно она перешла к женскому искусству кокетства. Ей не требовались ни подсказки, ни указания более взрослых девушек. Оно пришло к ней естественно, как надевание платья по утрам или расчесывание волос. Меган знала, что нравится ему. Она видела это в его глазах. Все шло как нельзя лучше.
Вскоре в поле зрения появилась Бренетта в окружении нескольких молодых людей, старающихся поразить ее своими ухаживаниями. Стюарт встал, прося извинить его. И поспешил за Бренеттой, оставляя Меган обиженной и сердитой. Она увидела, как он взял Бренетту под руку и увел ее от остальных. День был загублен безвозвратно.
* * *
— Меган, ты не слушала, что рассказывал кузен Джозеф, — с притворной строгостью пожурила ее Бренетта.
Стюарт увидел, что она очнулась от своих грез — не слишком приятных, судя по опущенным уголкам рта. Он искренне жалел Меган в ее горе, но помочь ничем не мог. Он делал то, что должен был делать, и не мог позволить Меган разрушить свои мечты.
Он так же хорошо помнил день барбеню. Разыскав Меган, он осторожно узнал все детали, убедившись в том, что уже подозревал: «Спринг Хейвен» не имела денег, необходимых ему для его целей. Бренетта Латтимер оставалась его единственной надеждой. Он ушел от Меган, понимая, что никогда не должен снова позволять себе минутные слабости, ища союза с нежной душой, которую почувствовал в Меган. И если он хочет спасти свое имение от постоянно маячивших кредиторов, он должен сохранять хладнокровие и тщательно обдумывать все, что делает.
