Человек, убивший правящего «царя» и занявший его место, был, как Грозный Глаз Грюм[274], обречён всю оставшуюся жизнь держаться настороже. Он всё время прислушивался к шороху листьев, гадая, не нападёт ли на него очередной отчаянный беглец, всё время озирался по сторонам, дожидаясь того дня, когда человек с обезумевшими глазами выскочит из рощи и вызовет его на бой, всё время был готов сражаться не на жизнь, а на смерть, убить или умереть. Одному «царю» особенно не повезло: он десятилетиями побеждал всех, кто бросал ему вызов, а потом императором стал Гай, который позавидовал его долголетию и нанял молодого и сильного раба, чтобы тот его убил[275]. «Царь» не мог и мечтать о покое. Римлян это приводило в восторг.
Восторженные рассказы о ритуале, связанном с должностью rex nemorensis, встречаются у множества римских авторов – от Овидия до Стация, от Светония до Плутарха, от Павсания до Страбона. Географам, поэтам, биографам и историкам эта история казалась слишком захватывающей, чтобы не поделиться ею с читателями. Овидию она так нравилась, что он вспоминал о ней целых три раза, в том числе – в эпической поэме о том, как знакомиться с женщинами («Наука любви»). Святилище Дианы упомянуто в очень длинном списке мест, в которых можно было встретить женщин и подкатить к одной из них. Из этого следует, что обиталище параноидального жреца-раба-убийцы притягивало туристов. Оно даже играет небольшую, но важную роль в «Энеиде»: чтобы спуститься в подземный мир и поговорить с отцом, Энею сперва пришлось добыть золотую ветвь. Схватка двух беглых рабов, наполняющая сердце чуткого стороннего наблюдателя отчаянием и страхом, римским писателям казалась всего лишь поводом для весёлой поездки за город, а грекам – очередной римской причудой. Жрец для них был в лучшем случае живым экспонатом, а Овидия вообще интересовали только девушки. Римских писателей не волновали люди, проходившие весь этот путь, сражавшиеся, чтобы получить эту должность. Их не ужасало осознание того, что эта традиция вынуждает людей убивать друг друга. Они просто не считали рабов людьми.
Ритуальные убийства такого рода не играли важной роли в жизни римлян. Это не более чем заметки на полях римской жизни, культуры и религии. Но эти маленькие пятна никуда не исчезали. Ещё несколько совершенно законных способов лишить человека жизни и рационализировать произошедшее. Ещё несколько ситуаций, в которых римляне сталкивались с убийствами. Ситуаций, каждая из которых ещё сильнее снижала ценность человеческой жизни.
Как и почему римляне убивали: заключение
Жизнь – для римского государства и римской культуры – не была ни дыханием, ни сердцебиением, ни чувствами, ни любовью, ни высшей нервной деятельностью, ни даже присутствием души, помещённой в тело Богом. Жизнь для них была неразрывно связана с общественными отношениями. Охраны заслуживала лишь жизнь, за которой общество признавало достоинство и величие. Если римское государство что-то и охраняло, то вовсе не своих обитателей, не людей, которые пекли хлеб, изготавливали одежду и обувь, перевозили вино и считали себя римлянами. Оно охраняло себя и свои структуры.
Неприятие убийства – концепция динамичная. Именно поэтому я трактовала понятие убийства так широко. Будет ли лишение человека жизни признано убийством, зависит от бесконечного множества факторов. Когда ретиарий расправился с четырьмя секуторами, нарушив правила – это было убийство, а когда секутор перерезал горло ретиарию, молившему о пощаде – всего лишь игры. Когда один человек прибивал другого к кресту, обрекая его на долгие страдания – это было наказание, а когда человек захотел скормить другого миноге – попытка убийства. Муж, выбросивший свою жену из окна, совершил убийство, а отец, задушивший дочь, которая занималась сексом вне брака, просто решал свои семейные проблемы.
Это вовсе не означает, что римляне не переживали, не плакали, не скорбели, когда умирал кто-то из их друзей или членов семьи, молодых или старых. Но в то же самое время каждый житель Рима был окружён порабощёнными людьми, раз в неделю проходил мимо крестов, спокойно смотрел на то, как преступников сжигали на улицах и бросали на растерзание диким зверям на арене, перешагивал через тела казнённых, которые волокли к Тибру, ликовал, когда его любимый гладиатор перерезал глотку противнику, и ничуть обо всём этом не переживал. Не говоря уж о том, что творилось за стенами частных домов. Намеренные убийства одних людей другими были так глубоко укоренены в повседневной жизни римлян, что, если начать об этом думать, становится нечем дышать.
