— Это беспокоит тебя? — негромко спросил Даниель, и она раздраженно встряхнула головой. Приняв это за «да», остановил ее, зашел на левую сторону и нагнулся, чтобы развязать платок.
Кобыла тревожно заржала и вырвалась у Даниеля, некрепко державшего повод. В этот миг что-то величиной с валун обрушилось на его плечо и свалило на землю, еле переводящего дух, неспособного ни говорить, ни двигаться.
Даниель всеми силами боролся против скользящей по его спине необъяснимой тяжести и своей неспособности дышать. Потом осознал, что эта тяжесть живая и двигается целеустремленно. Внезапно она схватила его за волосы и приподняла голову. Он издал крик удивления и боли, попытался высвободить голову из этих ужасных пальцев. Уголком глаза увидел блеск ножа и замер.
— Брось нож на землю, а то проколю насквозь.
Эти слова прозвучали странно, произнесший их голос, казалось, донесся откуда-то издали, но были первыми понятными вещами, проникшими в сознание Даниеля. Пальцы, державшие его волосы, разжались, голова упала на каменистую, пыльную поверхность дороги, и он потерял всякое, представление о происходящем.
Потом гнетущая тяжесть на спине внезапно исчезла, и Даниель пошевелился, обнаружив, что способен дышать и двигаться.
— Даниель, подними этот нож и помоги мне.
Это был голос Юсуфа, и звучал он недовольно.
Даниель открыл глаза и подскочил. Юсуф с мечом в руке стоял над парнем шестнадцати-семнадцати лет с рыжевато-золотистыми волосами, темно-рыжей бородкой и запыленным лицом. Юсуф стоял одной обутой в сапог ногой на запястье парня, острие его меча было плотно вдавлено в горло лежащего.
Даниель поднял нож. Потом развязал пояс на камзоле пленника.
— Давай свяжем ему руки.
— Почему бы просто не убить его? — спросил Юсуф.
— Потому что он нужен нам в доказательство того, что произошло, — ответил Даниель.
Через несколько секунд они крепко связали парню руки за спиной, Даниель нашел свою кобылу, которая оправилась от зрелища какого-то существа, падающего с ветви дерева почти ей на голову, и искала на обочине что-нибудь аппетитное, Юсуф подвел лошадей, свою и парня.
— Откуда ты появился? — спросил Даниель. — Я высматривал тебя и ничего не видел.
— Я вырос, учась прятаться, — ответил Юсуф. — И это оказалось кстати. Он, как только увидел, что ты переходишь на левую сторону, влез на дерево с нависающей над дорогой ветвью и дожидался, когда будешь проходить мимо. Но ты оказался не на том месте, где он ожидал, когда спрыгивал, поэтому у него ничего не вышло.
— Кобыла заметила его раньше меня, — сказал Даниель. — Заржала, и я, наверное, подскочил.
Я как человек, думающий, что умрет.
В судебном зале стояла пауза, пока не привели подсудимого. Присутствующие, подавшись друг к другу, обменивались взглядами, мрачно покачивали головами, обсуждая наглость человека, который пытается защищаться от таких веских улик в совершении столь ужасающих преступлений. Короче говоря, все уютно облеклись в мантию самодовольства и очень наслаждались.
Только одна небольшая группа не наслаждалась. В углу, в отдалении от зрителей, сидели Томас, Ромеу и Рехина, пришедшие говорить в защиту Луки.
— Папа, почему нам не позволяют ничего говорить? — спросила Рехина.
— Может быть, скоро позволят, — ответил ее отец, выглядевший от беспокойства нездоровым. — Его преосвященство знает, как делаются эти дела, — добавил он. — Не нужно делать ничего, чего не следует.
— Его преосвященство не думает ни о нас, ни о Луке, — сказала Рехина. — Он думает о своем обеде.
В этом она была отчасти права, но очень несправедлива к Беренгеру де Круильесу. Он думал об обеде, но в связи с делом. И как раз говорил первому судье, что, если они не смогут собрать всех свидетелей до обеда, когда толпа разойдется, возникнут серьезные затруднения.
— Ты не должна так говорить, — с отчаянием сказал Ромеу, совершенно подавленный атмосферой суда.
— Должна и буду, — сказала Рехина. Поднялась со скамьи и, прежде чем ее кто-то успел остановить, быстро подошла к столу, где судьи все еще были поглощены разговором.
— Ваше преосвященство, почему у тех, кто предоставил бы свидетельства в защиту обвиняемого, не взяты показания? — спросила она. — Несправедливо выслушивать только обвинителей. Прошу вас позволить говорить тем, кто будет защищать его. У него есть право на справедливость, так ведь?
