Он отнял руку, чтобы осушить бокал. Я последовал его примеру.
— Еще и пробкой отдает! — бросил он мне в лицо.
Это была чистой воды ложь, но я оценил: он направил свой гнев в другое русло. Усевшись поудобнее на стуле, Полина продолжила:
— Я вас попрошу — нет, простите, предложу — одну вещь, которая может показаться вам бредом, но…
— Шаферами, нет уж, уволь, — отрезал Максим.
Не обратив внимания на его слова, она продолжала:
— …я не нашла другого способа признаться вам в любви, сказать, что вы связаны со мной на всю жизнь, оба, и… и я даже подумать не могу о том, чтобы предпочесть одного или другого…
— И поэтому выходишь замуж за третьего, — подытожил он с горькой усмешкой.
— Дай ей сказать, — одернул я его.
— Я выхожу за него замуж, потому что он сделал мне предложение и я не нашла ни единого аргумента, чтобы сказать ему «нет».
— Но ты его не любишь.
Мой поспешный вывод вызвал у нее смущенную полуулыбку:
— Не так, как люблю вас, во всяком случае. Он никогда не будет моим другом. Он будет отцом моих детей.
Повисла тишина. В буквальном смысле слова. Только шипение омаров в маргарине задавало ритм нашим размышлениям.
— Мы ведь тоже можем размножаться, — заметил Максим.
— Да, но вы не можете быть моими мужьями оба сразу. И я хочу сохранить вас как друзей. Друг не должен быть отцом. Друг — это тот, кто всегда рядом, что бы ни случилось.
— Знаешь, ты уже малость достала своими принципами!
— Дай ей сказать, — повторил я. — К чему ты ведешь, Полина?
Она длинно вздохнула, ища слова в пробке от шампанского, которую ковыряла ногтями.
— Я пришла сюда похоронить свою девичью жизнь. С вами обоими.
Мы с Максимом избегали смотреть друг на друга. Мы не знали, как реагировать. Что сказать. Когда наши глаза опустились к ее груди — нам был виден только объем под плотным шелком, — он выбрал оскорбленное достоинство:
— Мне бы хотелось понять, Полина. Ты чего хочешь — разжечь страсти или сжечь мосты?
— Скажем так, синтез.
Она подчеркнула это слово, еле заметно прищелкнув языком. Лукавый огонек в ее глазах заставил меня забыть все остальное. Я положил руку на ее бедро. Максим же выпалил агрессивно:
— Вот, значит, что мы для тебя такое? Горючий синтез, только и всего. Заметь, Фарриоля это как будто не смущает. Ему плевать, он довольствуется малым.
Я оторопел. Неужели в такой момент он вздумал читать нам мораль? Да. Он повернулся к Полине:
— А как же отец твоих детей, тебе не влом ему изменять?
— Я ему не изменяю. Он католик, и очень строгих правил: он займется со мной любовью только после свадьбы.
— Строгих правил, ага. А сам-то — как он хоронит сейчас свою холостую жизнь? Развлекается метанием стрел в pub с дружками? Или они делят стриптизершу?
— Вот поэтому я здесь, Максим. Сегодня вечером можно все. В последний раз.
Других доводов у него не нашлось. Он налил себе еще бокал, посмотрел на него, не пригубив. Все мы испытывали одинаковое волнение. Я снова дал ему высказаться за двоих:
— Короче, ты хочешь нам сказать, что сегодня ночью мы зажжем.
— Огнем из всех орудий, — улыбнулась она, опустив руку под стол.
Легкий шорох вернул нас на пять лет назад. Усугубив на сей раз свой случай явно заранее обдуманным намерением, Полина бросила между нами на скатерть синие в белый горошек трусики из книжного магазина Вуазен. Как бросают ставку на игорный стол.
— Вместе, — добавила она чуть охрипшим голосом.
Я почувствовал, что заливаюсь краской, глядя на багровеющее на глазах лицо Максима.
— Вместе… Вместе?
Она не ответила. Встала, потянула вниз молнию на боку платья, подняла руки, и оно упало к ее ногам. Перешагнув через шелковую лужицу, скинула туфли и расстегнула бюстгальтер, который отправился к трусикам на стол. После этого спокойно прошла на кухню выключить газ под омарами.
— Она меня с ума сведет, — прошептал Максим, снимая ботинки. — Не ожидал от нее такого. А ведь когда жил с ней, мы всякое вытворяли…
Я попятился, внезапно испугавшись:
— Не мое это, Максим… У меня никогда не было…
— У меня тоже. Нет, вообще-то было, но с двумя девушками. Эй, ты не имеешь права отлынивать! — вдруг прикрикнул он на меня, точно тренер. — Она же ясно сказала: играют обе команды — или матча не будет. Десять секунд назад тебя это вроде возбуждало.
