— А я вам говорю, это безобразие, старина! Право на ответ можете засунуть себе в задницу! Я требую немедленного увольнения автора, хвалебного и обстоятельного отзыва на книгу лауреата, портрета мадам Вуазен и трех бесплатных колонок на рекламной полосе. Иначе сами знаете, какие плачевные последствия это будет иметь для вашей редколлегии. Я не желаю вам всего доброго, Шамбер.
Президент протянул трубку водителю — машина в этот момент входила в поворот, — приказав ему распутать провод, прежде чем вешать, — невыносимо, что приходится каждый раз повторять одно и то же.
— Если бы вы знали, как мне не хватает Максима, — вздохнул он, закончив, и похлопал по локтю мою хозяйку.
— Мне не очень понравилось ваше выступление в местных новостях, — буркнула она в ответ.
— Все улажено, — отрезал политик, повернувшись к картине, зажатой между моими коленями.
Он сравнил портрет с оригиналом и крепко пожал мне руку:
— Здравствуйте, молодой человек, очень рад и весьма сожалею. Местная пресса воздаст вам должное завтра же, а если потребуется, я подключу наших друзей из «Фигаро».
Вместо ответа я поинтересовался, сколько бензина потребляет его двенадцатицилиндровый. Его, похоже, восхитили такие познания, неожиданные у парижанина без гроша в кармане, одетого из супермаркета «Карефур».
— Двадцать пять литров в городе, — приосанился он. — Но спешу вас успокоить: по примеру нашего генерала[11] я считаю долгом чести оплачивать из своего кармана топливо на мои личные нужды. А когда мои противники упрекают меня, что я-де не покупаю французскую продукцию, я отвечаю, что в свое время Свободная Франция в Лондоне ездила на продукции английской, тогда как французское автомобилестроение было под пятой немецкого оккупанта.
До меня уже дошли самые лучшие отзывы о вашем выступлении. Максим был в восторге.
Я вздрогнул.
— Вы с ним говорили?
— Я знаю, как на него давят, и глубоко ценю его верность, он, должно быть, и сам вам об этом сказал. Но я не из тех, кто сидит сложа руки. Скотч? Да, знаю, еще рано, но в поезде отоспитесь. А мне предстоит открывать ясли.
— Я не буду, спасибо, — отказалась мадам Вуазен. — У меня работа.
Он достал бутылку «Гленфиддиша», спрятанную в кармане дверцы с моей стороны, и наполнил два хрустальных бокала на откидном столике, оказавшемся в спинке сиденья передо мной.
— За литературу! — провозгласил он с лирической ноткой. — И за правосудие.
Мы чокнулись. Тут зазвонил телефон. Он наклонился вперед, чтобы снять трубку. Речь шла о будущем технополисе и подъездной дороге, которую дорожно-строительная компания отказывалась строить по предложенной цене. Сонназ надел очки, достал калькулятор и решил вопрос в свою пользу за три минуты, отделявшие нас от вокзала.
— Я много вкладываю в микропроцессоры, — доверительно сообщил он мне, повесив трубку. — За ними будущее. Мой технополис будет французской Кремниевой долиной. Необходимо помешать утечке молодых талантов, таких как Полина.
В его взгляде, когда он произносил эти три слога, отразилось так много чувств, что я отвел глаза, допивая скотч. И чуть не поперхнулся, когда он добавил:
— Она звонила мне сегодня, рассказала о вашем замысле книги.
— Пойду поменяю билет, — сказала мадам Вуазен, открывая дверцу.
Я собрался было последовать за ней, но Сонназ удержал меня:
— Ваш поезд опаздывает на десять минут. Без вас он все равно не уедет.
Гааза за стеклами очков в роговой оправе блестели, взгляд был спокойный и твердый, — взгляд человека, которому ни в чем не отказывают.
— Идите возьмите корзину с завтраком в «Герцоге Савойском», — велел он водителю.
Тот выключил зажигание и порысил в ресторан напротив.
Когда мы остались одни, президент повернулся ко мне вполоборота и ткнул пальцем в мое колено, словно показывая место на карте.
— Ну что, молодой человек, вас все это вдохновляет?
Дым трубки и блики хрусталя на тонированных стеклах очков придавали его лицу трибуна зловещую расплывчатость портрета Дориана Грея.
— Я говорю не только о политическом контексте, этаком Клошмерле[12], что всегда интересует людей. Максим — чудный персонаж, не так ли? А его подруга просто восхитительна.
