Он уже полез в карман ветровки за документами, но тут заметил, что Козлец повернулся к ним спиной. Домоуправ гляделся в отсвечивающее стекло портрета Брежнева, прихорашиваясь перед ним, как перед зеркалом.
В этом было что-то такое смешное, трогательное и детское, что и Андрей проникся к старику невольной симпатией. И вместо того, чтобы вытащить из кармана документы, он вытащил свою расческу:
— Вот, возьмите, пожалуйста.
— Спасибочки, сынок, — Иван Лукич с благодарностью принял гребешок. — А то пальцами несподручно. Особенно бороду. Она у меня ершистая!
Причесавшись и опять заложив волосы за уши, он снова сел на свое начальственное место. Сразу было видно: теперь он не сомневался, что этих молодых людей не только можно, но и нужно брать на работу. Такие не подведут!
— Душевный ты человек, сынок, — сказал он, возвращая Андрею расческу. — Вижу, вижу: трезвенник. А то до тебя тут работал один… Важный такой — сигаретку с мундштуком курил! Работать — ни-ни, ему бы пожить, хлебца пожевать, с винцом погулять. Питущий был мужик. Я ему с уважением: лед бы сколол, ты, сволочь! А он знай по-матерному ругается. А тут жилица шла по дорожке, на ней новые сапожки, поскользнулась, кувыркнулась, да за урночку запнулась, уронила сумочку, разорвала юбочку, упала на дорожку, поломала ножку!
Все это домоуправ выпалил на одном дыхании, будто оттарабанил деревенскую частушку. Ребята заулыбались, несмотря на то, что рассказанный сюжет носил явно трагический характер.
— Вот вам и сохранность костной системы, — подытожил Иван Лукич. — Поломала жилица весь свой опорно-двигательный аппарат. Дворник в социалистическом государстве — первейший человек!
— Мы понимаем, — кивнул Андрей, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица. — Спасибо за доверие.
— Вы не бойтесь, Иван Лукич, мы будем хорошо работать, — поддержала Наташа.
— И два участка возьмете? — уточнил для верности Козлец. — Как семейный подряд?
— Возьмем, возьмем! Сколько надо, столько и возьмем! — наперебой затараторили они.
Иван Лукич протянул руку за документами:
— Будем оформляться.
И Андрей наконец-то вручил ему паспорта.
Козлец водрузил на нос очки с такими исцарапанными стеклами, что через них, похоже, вообще ничего невозможно было разглядеть. Однако, видно, зорким человеком был Иван Лукич. Внимательно пролистав паспорта, он разглядел-таки, что фамилии у кандидатов в дворники — разные, а штампы загса отсутствуют.
— Тю! — присвистнул он. — Вот-те на-те и семейный подряд. Вы не расписаны, что ли?
Наташа покраснела.
— Да, мы не расписаны! — вызывающе сказал Андрей. — А что, в дворники только женатых людей берут?
— А ты не кобенься, — осадил его Иван Лукич. Сам знаешь — не положено холостых вместе селить. Незаконное сожительство называется.
Наташа почувствовала, что вот-вот расплачется.
Домоуправ строго посмотрел на нее поверх мутных очков и покачал головой:
— Вот вызовут меня в отделение, в паспортный стол — и выговор: ты почему это, товарищ Козлец, потворствуешь? А? Что там у тебя на участке происходит? А? Разврат? Как это называется?
— Любовь, — тихонько произнесла Наташа.
В кабинете повисла пауза.
Все трое примолкли, ссутулившись.
Первым встряхнулся Иван Лукич:
— Любовь, говорите?
— Ну! — набычился Андрей. — И что?
— Любовь — штука кудрявая. — Козлец снял очки и зачем-то принялся царапать ногтем и без того исцарапанное стекло. — Я вот по молодости тоже девок проворил. А жена померла — больше не женился. Дрожжей новых не хотел разводить! Н-да… Любовь…
Он покосился на Андрея и вдруг что было силы стукнул кулаком по столу.
Андрей вскочил от неожиданности.
Домоуправ смотрел на него, и огромные его уши при этом слегка шевелились.
— Говори! — рявкнул она на Андрея. — Какие у тебя к ней намерения?
Парень, оторопев, промямлил:
— Серьезные.
Козлец перевел взгляд на Наташу:
— Слыхала? И пусть попробует отвертеться! Ты с ним построже, а если что — приходи ко мне, уж я ему порку обеспечу как родному сыну!
Наташа во все глаза смотрела на домоуправа, не зная, как ей реагировать. А тот, разгорячившись, налил себе полный стакан воды и выпил залпом.
