Никакого ответа.
Так он дошел до последних дверей. Снова звал ее, но пламя ревело все громче. Он не мог бы расслышать ее, даже если бы она ответила.
Он не знал, сколько еще продержится, сколько выдержит его нога. Голос уже не звучал, а хрипел, но он продолжал звать ее, пока совсем не потерял голос, а дыхания хватало только идти сквозь дым от двери к двери.
Больше всего он боялся потерять сознание. Дым и слезы слепили его. Открыв последнюю дверь, он уже не смог закрыть ее: повис на ручке, колени его подогнулись, и он упал ничком.
— Сеньор! Ты здесь?
Он услышал ее голос, близкий и ясный. Его глаза не открывались в этом дымном аду. Когда в голове у него немного прояснилось, он понял, что вдыхает обычный воздух и оживает от льющегося потока прохлады.
Открыв глаза, он увидел впереди холодную темноту. Ввалившись туда, он захлопнул за собой дверь, отрезая путь огню.
— Ли. — Он едва мог издавать звук.
— Я здесь, наверху, — выдавливала она слова.
— Где? — прохрипел он.
— Наверху, на галерее. Ты в домашней часовне.
— Как мне пройти наверх?
— Лестница… в комнате… в часовне, — ее хрипловатый голос призрачно плыл над его головой, — налево. Дверь налево. Соседняя… комната.
Он посмотрел налево и увидел дверь, о которой она говорила, по свечению вдоль пола.
Доковыляв до нее, он схватился за латунную ручку, но резкая боль заставила его отдернуть руку.
Клубы дыма и пламени отбросили его назад. В комнате ревела стихия. Он поднялся на колени, почти не обращая внимания на пламя, которое подсвечивало деревянные панели странным переливчатым светом, скручивало и очищало чешуйками лак, тут же обугливавшийся и рассыпавшийся в пыль. Его качнуло, он наткнулся на колонну и обнял ее, прижался к ее мрамору, охлаждая обожженное лицо.
— Сеньор! Ты здесь?
— Я не могу… пройти тем путем, — задыхался он. — Солнышко…
— Можешь взобраться на кафедру?
Воспаленными глазами он обнаружил темную массивную груду дерева под галереей. Резные ступени вели к кафедре, поднятой почти на человеческий рост.
Он положил руку на перила резной лестницы и втащил себя по ступенькам.
Из черной глубины кафедры он ухватился за край навеса и подтянулся вверх, упираясь коленом в деревянную резьбу сбоку кафедры.
— Сюда, — сказала она. — Можешь дотянуться до моих рук? Только освободи мне руки.
Посмотрев вверх, он увидел в темноте какое-то движение и услышал отчаянные глухие удары: она пыталась подкатиться к нему.
Потребовалось гигантское усилие, чтобы выпрямиться и вытащить из Ножен стилет.
В темноте он едва-едва видел, поэтому пришлось нащупывать веревку, и Ли вскрикнула, когда он просунул лезвие под узел.
— Прости, — пробормотал он, осторожно разрезая шнур.
Ли отодвинулась раньше, чем он смог его распутать.
— Дай мне нож, — свистящим шепотом произнесла она, протягивая руку сквозь перила. — Мои ноги!
Он перехватил стилет и вложил рукоятку в ее руку.
— Будь осторожна.
— Да уж… Не хочу, чтобы у меня лодыжки были порезаны, — пробормотала она. — Сейчас, вот так… Готово. Давай сюда!
— Туда вверх? — прохрипел он.
— Ты собираешься выйти тем же путем, каким вошел? Другого пути внизу нет.
Он посмотрел на закрытую дверь часовни. Пламя пробивалось вдоль косяка, приглушенное только дымом.
— Я помогу тебе, Сеньор. — Она перегнулась через перила. — Хватай мои руки.
— Ты собираешься втащить меня наверх?
— Мы сделаем это вместе. Неужели ты думаешь, что я тебя оставлю?
— Вместе?
— Давай! Встань на стул проповедника и дай мне твою руку!
— Нет. Тебе меня не удержать.
Он пригляделся к черноте кафедры под навесом и встал на стул. Коленом он нащупал резьбу.
— Я сам смогу это сделать.
Рывком он оттолкнулся вверх, пытаясь в темноте ухватиться за резьбу над кафедрой, но его обожженные пальцы не смогли удержать вес его тела на весу.
— Дай мне твою руку! — закричала она. — Что с тобой случилось?
Он снова взгромоздился на сиденье и, ухватившись за резьбу, сильно оттолкнулся здоровой ногой. Мгновение он висел на руках и пытался перекинуть свое тело на крышу кафедры.
И тут он почувствовал ее руки, крепко ухватившие его. Она тащила его с такой силой, какую он никогда не предполагал в женщине.
