Приключения Торпа и Турпа - страница 12

— Ну, знаете ли! — скорей подумали, чем сказали оба друга.

Они подошли к дому поближе и осмотрели все вокруг.

Ничего! Никаких следов!!! Как будто крыша просто-напросто испарилась.

Турп почистил рукавом плаща шляпу и сказал:

— Знаешь что, дружок? Пойдем-ка потихоньку отсюда.

— Как же так? — воскликнул Торп. — Надо разбудить всех! Здесь происходит что-то странное! Давай-ка всех разбудим!

— Да что ты! Что ты!!! Подумай, что скажут нам отцы города, да и просто жители! Нам просто не поверят. В лучшем случае скажут, что мы проспали, а в худшем — поместят в Скворечник.

Скворечником в городе называли сумасшедший дом, располагавшийся на другом берегу реки на высокой скале. Дом этот пустовал, но два раза в год в него помещали поэта Липоса. Липос вовсе не был сумасшедшим — просто он любил время от времени запереться в Скворечнике и, стуча на машинке, в тиши и одиночестве составлять новый сборник стихов. Липос, в отличие от Джона Кишо, регулярно издавал свои стихи и жил припеваючи.

— Да, — сказал Торп, — в Скворечник мне неохота. Там, право, скучновато.

— Вот видишь! Нужно потихоньку уходить. Подумай, что о нас скажут люди! Тоже мне, сыщики! Пошли…

Торп согласился с другом, и они исчезли. К дому на холме приятели подходили уже под утро, когда небо начало светлеть. Сыщики осторожно приоткрыли дверь и были ошарашены. В прихожей горел свет, а за конторкой сидела длинная и худая женщина в роговых очках. Надет на ней был темно-синий балахон непонятного покроя, а волосы скрывал такого же цвета чепец.

— Явились, — проскрипела она, бросив на вошедших ядовитый взгляд. — Новые жильцы, значит? Ну-ну. Хороши жильцы! Всю ночь бродют где-то, черти, а ты сиди тут и жди. Ни сна, ни покоя из-за вас, негодяев собачих. Сыщики, тоже!

Торп и Турп молчали, обескураженные обильным потоком слов.

— Э-э… м. Так вы, значит, и есть Кастелянша? — осведомился деликатный Торп.

— Кастелянша, да! Каждый сопляк меня будет спрашивать!

— В таком случае, где вы шлялись целый день? — грубо спросил Турп. — Почему это ваше рабочее место пустует?

— Ах, мое рабочее место? Да ты поработай с мое, тогда и разговаривай.

К несчастью, тут из Торпового кармана высунул голову проснувшийся котенок. Ему, видимо, было интересно, кто это так шумит.

— А это еще что такое? — заверещала Кастелянша. — Кто позволил эту погань в дом тащить? А ну, вон отсюда!

— Это не погань, — вступился за котенка Торп. — Это наш котенок. И прекратите, пожалуйста, кричать.

— Вон отсюда, я сказала! Вон!

Но котенок и не собирался никуда уходить. Он сладко зевнул и вновь нырнул в теплый уют кармана, а сыщики, уставшие от разговора с Кастеляншей, принялись подниматься по лестнице к своей комнате. Настроение у обоих, надо признаться, было отвратительное.

— Я вас всех отсюда выкину вместе с котом вашим, — кричала им вслед Кастелянша, но ее уже никто не слушал.

Исчезновение пятой по счету крыши было встречено в городе с каким-то мрачным спокойствием. Сам судья, правда, ужасно разнервничался и весь день принимал успокоительные капли, отчего нервничал еще больше. Бургомистр, прогостивший у судьи всего ночь, собрал свои вещички и поблагодарил его за гостеприимство. В ответ на это судья разразился истерическим хохотом и побежал на кухню за новой порцией капель. А бургомистр понуро побрел к дому начальника полиции. Тот встретил его без особого восторга, но сказать: «А пошел ты к чертовой бабушке!» — не решился. На следующее утро и его дом был уже без крыши. Начальник полиции стоял на пороге, глядя вслед удаляющейся фигуре бургомистра, и когда тот скрылся за поворотом, крикнул с запоздалой решимостью: «А пошел ты к чертовой бабушке!» И плюнул в сердцах.

«Воистину, — думал между тем бургомистр, направляясь к дому казначея, — меня преследует какой-то злой рок». К несчастью для бездомного градоначальника, он так думал не один. Казначей придерживался того же мнения и не пустил бургомистра на порог. Отчаявшийся бургомистр, не зная, куда приткнуться, выгнал, на ночь глядя, из конуры казначееву собаку, свернулся клубочком на ее месте, закурил сигару и заснул. Недокуренная сигара выпала у него изо рта, подожгла подстилку, и когда огонь перекинулся на стенки и крышу конуры, та ярко запылала.