Вечером я улучил минутку и заглянул к своему раненому приятелю. Он лежал в постели, обложенный подушками, дышал с трудом, но был весел и радостен. Наш пленник, майор Огильви, успевший уже близко с нами сойтись, сидел около постели Рувима и читал ему какую-то старинную книгу.
– Я получил рану в самое неудобное время, – нетерпеливо воскликнул Рувим, – изволь радоваться, я получил маленький укол, а из-за этого мои солдаты пойдут в бой без своего капитана. Напрасно, значит, я маршировал с ними и возился. В предобеденной молитве я участвовал, как и другие, а пообедать не придётся.
– Твоя рота присоединена к моей, – ответил я, – но, по правде говоря, несчастье, случившееся с капитаном, причинило солдатам большое огорчение. Доктор у тебя был вечером?
– Только что ушёл, – ответил майор Огильви, – он говорит, что у нашего друга все обстоит благополучно. Но разговаривать он ему не позволил.
Я погрозил пальцем Рувиму и сказал:
– Ну ты, значит, и держи язык за зубами. Если ты скажешь ещё хоть слово, то я уйду. Ну, майор, сегодня ночью мы пойдём будить ваших товарищей. Как вы думаете? Будет у нас успех?
– В ваш успех я не верил с самого начала, – откровенно ответил майор Огильви. – Монмауз мне напоминает вдребезги проигравшегося игрока. Он ставит на карту свою последнюю монету. Выиграть он много не может, но что он проиграет все – это более чем вероятно.
– Ну, вы уже очень сурово судите, – сказал я, – если мы одержим победу, то вся страна примкнёт к восстанию и возьмётся за оружие.
Майор отрицательно качнул головой.
– Англия ещё не созрела для этого, – сказал он, – правда, население не питает особенной симпатии к папизму и к королю-паписту, но ведь всем нам известно, что это – преходящее зло ввиду того, что наследник престола, принц Оранский, – протестант. Зачем же рисковать, сеять смуту и проливать кровь? Время и терпение – вот, что нас спасёт… И кроме того, человек, которого вы поддерживаете, уже доказал, что не заслуживает доверия. В своей декларации он объявил, что предоставляет выбор короля парламенту, а затем, всего через неделю, объявил себя королём на базарной площади Таунтона. Можно ли верить человеку, у которого нет правды, который забывает делаемые им обещания?
– То, что вы говорите, майор, есть измена, сущая измена, – сказал я, смеясь. – Хорошо бы было, если бы вождей можно было заказывать, как заказывают камзол. Тогда бы мы заказали себе короля из более прочной материи. Но мы ведь сражаемся не за него, а за старые права и привилегии англичан. Кстати, видели ли вы сэра Гервасия?
Майор Огильви и даже больной Рувим расхохотались.
– Он в комнате наверху, – сказал Огильви. – Придворные франтики готовятся с таким старанием к балу, как он готовится к бою. Если королевские войска возьмут его в плен, они подумают, что захватили, по крайней мере, герцога. Он и к нам приходил советоваться, как мушки по лицу расставить. Толковал ещё насчёт чулок и ещё насчёт чего-то. Я не разобрал, признаться. Да вы лучше сами его навестите.
– В таком случае, до свидания, Рувим, – произнёс я, пожимая руку приятеля.
– Прощай, Михей, да сохранит тебя Бог, – ответил Рувим.
– Мне хотелось бы поговорить с вами наедине, – шепнул я майору. Майор последовал за мной в коридор.
– Мне кажется, майор, – сказал я, – что вы не можете сказать, что мы вас стесняли. Мы старались, насколько возможно, облегчить вам ваше положение. Поэтому я и обращаюсь к вам с такой просьбой. Если мы будем сегодня ночью разбиты, возьмите моего раненого друга под своё покровительство. Если Фивершам возьмёт верх, здесь будет страшная резня. Здоровые должны сами о себе заботиться, ну а ведь раненый беспомощен. Он нуждается в дружеской помощи.
Майор Огильви пожал мне руку, говоря:
– Клянусь вам Богом, что ему не будет причинено никакого вреда.
– Вы сняли с моего сердца большую тяжесть, – ответил я, – я знаю, что при вас он в полной безопасности. Теперь я иду в бой с совершенно спокойным духом.
Огильви дружески улыбнулся и пошёл к больному. Я же поднялся по лестнице, направляясь к сэру Гервасию.
Баронет стоял перед столом, который был весь заставлен баночками, щёточками и коробочками. Кроме того, виднелась масса безделушек, которые были куплены часто на последние деньги. На стене висело ручное зеркало довольно крупного размера. Пo обеим сторонам зеркала были зажжены лампы. Сэр Гервасий стоял перед зеркалом и с важным, серьёзным выражением на красивом бледном лице надевал новый белый галс,тук. Высокие сапоги были заново отлакированы и починены, латы, ножны шпаги, ремешки – все было вычищено и блестело, как стекло. На баронете был новенький камзол светлого цвета, голова была украшена чрезвычайно внушительно завитым париком;, напудренные локоны спускались на плечи. Начиная с красивой верховой шляпы и кончая блестящими шпорами, внешность баронета была безукоризненна. Нигде не было видно ни малейшей пылинки, ни маленького пятнышка. Я имел прямо жалкий вид в сравнении с этим щёголем. Я чуть не до самой головы выпачкался в грязи Седжемурского болота, да перед этим мне пришлось работать без отдыха дочти два дня подряд.
