Я дрожащими пальцами развязал ремни, снял латы и дрожащими руками прижал платок к ране, чтобы остановить кровотечение. Рувим внезапно открыл глаза и спросил:
– Надеюсь, ты не убил его, Михей?
– Нет, Рувим, сам Бог поразил его, – ответил я.
– Бедный малый, я понимаю, почему он озлобился, – пробормотал раненый и затем впал в бессознательное состояние.
Я стоял перед ним на коленях. Лицо его было бледно как мел, дышал он тяжело, а я думал о той любви, которую он всегда оказывал мне и которую так мало я заслужил, о его простом, добродушном характере. Я, дети мои, не очень чувствительный человек, но признаюсь вам, что тогда мои слезы смешивались с кровью Рувима.
Случилось так, что Децимус Саксон улучил время подняться на колокольню. Он взял зрительную трубу и увидел, что у нас происходит что-то неладное. Саксон немедленно взял с собою хирурга, отряд солдат и поспешил на место происшествия. Когда помощь прибыла, я продолжал стоять на коленях возле Рувима и делать все, что делают несведущие в медицине люди для облегчения страданий ближнего. Рувима немедленно отнесли в хижину, и доктор, сильный мужчина с серьёзном лицом, стал осматривать рану. Наконец он произнёс:
– Рана едва ли опасна.
Я возликовал и чуть не бросился доктору на шею. А он продолжал:
– Случай, впрочем, не пустячный. Лезвие скользнуло по ребру и немного задело лёгкое. Надо его везти в город.
– Слышите, что он говорит? – ласково спросил Саксон. – А доктор это такой человек, что с его мнением надо считаться. Мой любимый поэт про врачей говорил:
Военный врач, наш друг и брат.
Полезней тысячи солдат.
Слышите, Кларк! Будьте повеселее; ведь вы были как полотно, можно подумать, что кровь течёт не из Рувима, а из вас. А где же Деррик?
– Утонул в болоте, – ответил я.
– И прекрасно. У нас, стало быть, верёвка в шесть узлов остаётся в экономии. Но, однако, нам отсюда надо уехать, а то того и гляди на нас нападут королевские драгуны.
Что это за маленькая девочка сидит в углу? Она бледна и напугана.
– Это сторож дома; её здесь оставила бабушка.
– Ну, девочка, ты должна идти с нами: тут тебя могут обидеть.
У девочки заструились слезы по щекам, и она ответила:
– Нет, я буду ждать бабушку.
– Я тебя отвезу к бабушке, малютка. Мы не можем тебя оставить одну здесь.
Я протянул к ней руки. Ребёнок бросился ко мне и, прижавшись к моей груди, начал громко рыдать.
– Возьми меня, возьми! – разрываясь от рыданий, говорила девочка. – Я здесь боюсь!
Я успокоил бедного ребёнка как только мог и понёс его в город. Наши солдаты натянули на косы свои куртки и устроили таким образом носилки, на которые и был положен бедный Рувим. Врач дал ему какого-то укрепляющего лекарства, и он, придя в сознание, узнал Саксона и улыбнулся ему.
Медленно мы вернулись в Бриджуотер. Рувима поместили на нашей временной квартире, а маленькую болотную девочку я устроил у хороших людей, которые обещались приютить её на время, а затем вернуть к родственникам.
Глава XXXII
Седжемурский разгром
Как не велики были наши личные заботы и огорчения, нам некогда было над ними раздумывать. Наступала минута, когда должна решиться не только наша, но и судьба всей протестантской Англии: никто из нас не относился к положению дел легкомысленно. Мы понимали, что только чудо может спасти нас от поражения, но большинство утверждало, что время чудес прошло. Были, впрочем, люди, которые думали иначе. Особенно сильно выдавались по своей горячей вере пуритане. В эту памятную ночь настроение пуритан было сильно приподнятое. Они, по всей вероятности, нисколько не удивились бы, если бы над ними вдруг разверзлось небо и оттуда снизошли бы на землю херувимы и серафимы.
Во всем городе стоял несмолкаемый гул от голосов проповедников, у каждого эскадрона, у каждой роты был свой проповедник, а то и целых два. И эти проповедники говорили не умолкая, разжигая воинственный пыл протестантов. Проповедники виднелись всюду: на бочках и телегах, в окнах и даже на крышах домов. Улицы оглашались свирепыми исступлёнными воплями фанатиков. Раздавались восклицания и молитвы. Люди были упоены религией словно вином. Лица были красны, голоса громки, телодвижения дики. Сэр Стефен и Саксон, улыбаясь, переглядывались, глядя на нафанатизированное войско. Как старые и опытные солдаты, они знали, что ничто так не возбуждает человека к подвигам, как религия: человек становится храбрым, как лев, и презирает смерть.
