— Он рыжий? — спросил вдруг Дюрок.
— Да, рыж, как лисица.
Мой товарищ, весь дрожа от возбуждения, воскликнул:
— Это он! Он и есть! Поедемте поскорее. Я размещу на отдых людей, а потом займусь этим делом.
Через десять минут мы были у входа в постоялый двор Аренсдорфа. Здесь должны были переночевать гусары.
Как видите, друзья мои, все это дело решительно меня не касалось. Поэтому, выпив стакан вина, я сел на лошадь, чтобы отправиться в дальнейший путь. Но вдруг ко мне подошел Дюрок и, взяв меня за руку, воскликнул:
— Господин Жерар, прошу вас не оставлять меня одного.
— Мой милый друг, я, право, не знаю, чем могу быть вам полезен? Расскажите мне, в чем заключается ваше дело и чего вы от меня хотите?
— Я очень много о вас слышал, господин Жерар! — воскликнул он. — Вы — единственный человек в мире, в помощи которого я нуждаюсь в эту ночь.
— Но ведь я должен ехать к своему полку?
— Вы все равно сегодня ночью не доберетесь до Росселя. Останьтесь, пожалуйста, со мною. Вы мне окажете величайшую услугу. Впрочем, я должен вас предупредить, что мне предстоит опасное дело.
Дюрок поступил очень хитро, упомянув об опасности. Он знал, что таких людей, как я, опасности только привлекают. Я немедленно же соскочил с лошади и велел конюху отвести Ратаплана в конюшню.
— Пойдемте в гостиницу, — сказал я Дюроку, — расскажите мне толком, чего вы от меня хотите.
Мы вошли в одну из комнат гостиницы, и Дюрок затворил дверь, чтобы никто не мог прервать нашей беседы. Я отчетливо помню его серьезное, возбужденное лицо. Он был красивый, высокий ростом юноша. Его серо-серебряная форма шла к нему, как нельзя более. Я полюбил его в эти минуты. Да и нельзя было его не полюбить, — он был слишком похож на меня. Такой же храбрый и отважный, несмотря на свои юные годы!
— Я вам расскажу все в кратких словах, — произнес Дюрок. — Если я до сих пор не удовлетворил вашего вполне естественного любопытства, то это только потому, что мне тяжело вспоминать об этом. Но я должен рассказать вам все, ибо я нуждаюсь в вашей помощи. Знайте же, господин Жерар, что отец мой, Христофор Дюрок, был известным революционером, участвовавшим в Великой Французской Революции. В 1790 г. он был предательски убит одним из аристократов, грубым насильником и зверем. Когда мой отец был ранен в одной из уличных стычек, этот негодяй, воспользовавшись временным замешательством, стащил с носилок моего отца и своими руками буквально растерзал его. Я вам не стану описывать этого ужасного преступления: при одном воспоминании о нем мною овладевает такой гнев, что я не в силах сдержать себя.
Когда настали дни спокойствия и порядка, мой старший брат стал наводить справки об убийце. Я тогда был еще ребенком, но, так как дело это было семейное, то разговоры велись при мне. Оказалось, что убийцу звали Жаном Карабином. Впоследствии, Жан Карабин женился на баронессе Штраубенталь и, присвоив себе имя и титул жены, бежал из Франции. Мы так и не могли узнать, куда он девался, но продолжали помнить прошлое и таили планы мести.
Мой брат поступил армию и прошел вместе с нею всю южную Европу. Повсюду он справлялся о бароне Штраубентале. В прошлом году, в битве при Иене, брат был убит. Он так и не выполнил своего дела. Наступила моя очередь. И сегодня я оказался счастливым. В полк я вступил всего навсего две недели тому назад и в первой же польской деревне, куда меня послали, нашел человека, который мне нужен. Кроме того, я как-раз сегодня познакомился с вами, а вы, как я слышал, человек, способный на смелые, благородные дела. Я рассчитываю на вашу помощь.
Я слушал его с величайшим интересом, но даже и теперь, ознакомившись со всеми обстоятельствами дела, я не мог понять, что собственно нужно от меня Дюроку.
— Чем же я могу быть вам полезен? — снова спросил я.
— Поедемте сейчас со мною в замок.
Не в моем характере отказываться от участия в приключениях. Кроме того, я сочувствовал мальчику. Мне нравились одушевлявшие его чувства. Хорошо прощать врагам, но еще лучше сделать своим врагам что-нибудь такое, за что они могли бы вас простить. Я протянул Дюроку руку и сказал:
