В это время я услышал чей-то окрик:
— Мануэлло, Мануэлло!
Укрывшись в тени, я при лунном свете увидел, как опускная дверь на крыше отворилась и из нее выглянула бородатая голова.
Не получая ответа на свои оклики, человек вылез на крышу, а за ним вылезло еще три человека, вооруженные с ног до головы. Не видя своего товарища, они отправились искать его.
Я не стал мешкать, бросился к опускной двери и спустился вниз по ступеням. Очутился я в пустом доме, а потом вышел на узкую улицу, которая вела на более широкую, всю усеянную кострами. Вокруг костров грелись и спали крестьяне. Их было очень много. Запах в городе был ужасный. Я не понимал, как можно жить в такой атмосфере. Осада длилась уже целые месяцы и за это время улиц не чистили и мертвых не хоронили. От костра к костру ходили люди, среди которых я заметил нескольких монахов. Я набрался храбрости и вышел на середину улицы.
Какой-то сидевший у костра человек встал и, подойдя ко мне, взял меня за рукав; при этом он указал на женщину, которая лежала неподвижно на улице. Он давал мне понять, что она умирает и что я должен ее напутствовать; я выручил себя из затруднительного положения, прибегнув к латыни, которой у меня был, впрочем, очень ограниченный запас.
— Mens sana in corpore sano! (В здоровом теле здоровый дух) — сказал я глухим басом. — Nihil humani a me alienum puto! (Ничто человеческое не считаю себе чуждым). In vino veritas! (Истина в вине).
И, подняв руку, я указал вперед. Человек оставил меня в покое и молчаливо пошел назад, а я еще раз сделал торжественное движение рукой и поспешно удрал.
Миновав собор, я вступил в улицу, которую мне описывал генерал Розу.
Толедская улица находилась в самом дальнем расстоянии от тех мест, в которых можно было ожидать нашего нападения, и поэтому на ней не было никаких войск. Все было погружено в тьму. Только изредка мелькали огоньки. Я без труда отыскал дом, о котором мне говорили. Огня в окнах не было, а дверь была затворена. Я осторожно взялся за ручку двери, отворил ее и смело вошел в дом. Там царила абсолютная темнота, тем более, что, входя, я затворил за собою дверь. Нащупывая дорогу, я двинулся вперед и наткнулся на стол. Я остановился и стал думать, что мне делать дальше и как мне увидеть этого Гюбера.
Вдруг кровь застыла в моих жилах. Чей-то голос прошептал над самым моим ухом по-французски:
— Я умираю!
— Кто здесь? — спросил я в ужасе.
Послышался стон, но ответа не последовало.
— Это вы, господин Гюбер?
— Да, да, — произнес он так тихо, что я едва расслышал. — Воды, воды! Скорее воды!
Я двинулся вперед, но уперся в стену. Снова послышался стон и на этот раз уже не оставалось никаких сомнений, что кто-то стонал надо мною. Я поднял руку кверху, но она встретила пустоту.
— Где вы? — крикнул я.
— Здесь, здесь!
Я стал шарить рукой по стене и нащупал, наконец, чьи-то голые ноги, которые были на одном уровне с моим лицом. Я никак не мог понять, на чем они стояли.
Вынув из кармана огниво, я ударил его о кремень. При первом ударе, давшем только одну искру, я увидел, что передо мною как-будто плавает в воздухе человек.
Я в изумлении опустил зажигательную коробку. Затем снова чиркнул и зажег на этот раз свечу. Подняв ее вверх, я увидел нечто ужасное. Удивляться я перестал, но зато весь дрожал от ужаса.
На стене висел прибитый к ней человек. На руках и ногах его виднелись огромные гвозди. Несчастный был при последнем издыхании; голова его склонилась на плечо, а почерневший язык вывалился изо рта. Он умирал от ран и от жажды, а эти бесчеловечные негодяи для того, чтобы усилить его страдания, поставили перед ним графин с вином.
Я налил стакан и поднес его к губам человека. Он нашел в себе достаточно силы, чтобы сделать глоток, и его потускневшие глаза немного оживились.
— Вы француз? — прошептал он.
— Да. Меня послали, чтобы узнать, что с вами случилось.
— Мой план был открыт испанцами, — ответил Гюбер, — и они меня за это подвергли пытке. Перед смертью я расскажу вам все, что знаю. Дайте мне, пожалуйста, еще немного вина. Скорее, скорее! Мне осталось очень немного жить. Слушайте же… Склад пороха находится в келье игуменьи; стена просверлена, и другой конец шнурка находится в келье сестры Ангелы, около часовни. Все было готово дня два тому назад, но они перехватили письмо и предали меня пыткам.
