– Ваше высочество, – воскликнула пораженная девушка, отойдя на шаг и тяжело припав к мраморному карнизу зеркала. – Благодарю, – сказала она потом, – я не хочу от него жертв.
– Однако, – строго возразила герцогиня, – вы могли бы одним ударом прекратить все пересуды, могли бы удержать ненадолго улетающую жизнь, чтобы она окончилась спокойно…
– Ваше высочество! – простонала Клодина.
– Моя бедная, несчастная Лизель, – вздохнула старуха.
– Ваше высочество, я отдам жизнь за герцогиню, – с мольбой проговорила девушка, – только не это унижение…
– Вашу жизнь! Сказать нетрудно, Клодина…
– Ах, если бы я могла доказать это! – вскричала она и подошла со сложенными руками к стулу герцогини.
Месяц осветил ее полную отчаяния фигуру и потухшие глаза.
Герцогиня испугалась.
– Клодина, Клодина! – мягко сказала она.
– Неужели, ваше высочество, вы действительно думаете, что я бесчестна? – спросила она разбитым голосом.
– Нет, дитя мое, потому что барон Герольд не взял бы такую в жены.
Клодина отступила.
– Потому, только потому, – проговорила она.
– Мне было тяжело поверить слухам, – продолжала герцогиня. – Но, дитя мое, я знаю жизнь, знаю своего пылкого сына и его власть над женщинами… и вдруг узнаю, что ты, бежавшая от него, постоянно находишься рядом! Дитя мое, я верю, что ты была только другом герцогини, но ты посмела преступно играть своим добрым именем, не сумела избежать подозрений и потому прими руку, которая протягивается к тебе, – настойчиво прибавила герцогиня. – Никто, даже самые злые сплетники, не отважатся сказать, что Лотарь Герольд фон Нейгауз привлек к своей груди женщину, которая не чиста, как солнце. И он, мой сын, не посмеет бросить взгляда на женщину, принадлежащую другому…
– Я не в силах владеть собой, ваше высочество, – сказала Клодина.
– Ты должна это сделать, дитя мое, должна – он ждет внизу в страхе и надежде…
– Ваше высочество, – взмолилась Клодина, – он не любит меня, это жертва, которую он приносит чести нашего имени. Я не могу принять ее. Ваше высочество, сжальтесь надо мной!
– Так принесите и вы жертву, – сказала герцогиня, раздраженная противоречием. – Неужели ваша честь, честь вашего дома не стоит жертв? Неужели ее не стоит умирающая наверху?..
– Ваше высочество, – прошептала Клодина, – я хочу переговорить с бароном Герольдом.
Герцогине стало жаль отчаявшейся девушки, она налила стакан воды и подала ей.
– Сначала успокойся, и тогда пусть он придет, – сказала она, усадив дрожащую Клодину на стул.
– Старший доктор! – доложила, входя, фрейлейн Болен, и вслед за ней показалась фигура врача.
– Извините, ваше высочество, что я ворвался к вам, – поспешно начал он, – но я считаю своим долгом сообщить вашему высочеству, что августейшая пациентка находится в большой опасности. Ее высочество совершенно истощена потерей крови. Профессор Тольгейм настаивает на переливании крови. Я также считаю его необходимым.
Его высочество решился дать нужную кровь, но это небезопасно: операция может дать последствия, угрожающие жизни, и потому мы не должны рассчитывать на герцога, а закон положительно гласит…
Он остановился. Клодина вскочила со стула и протянула ему руку.
– Господин доктор, я прошу, я хочу быть той, которая…
– Вы? – спросил доктор и с удивлением посмотрел на обращенное к нему с мольбой бледное лицо девушки. – Правда, фрейлейн Герольд? Так идемте скорее, скорее! Нельзя терять ни минуты. Но предупреждаю вас, что придется вскрыть артерию.
– Ах, милый доктор, – сказала Клодина, и движение, и голос ее выразили: только-то!
Она поспешно, забыв этикет, пошла вперед, как будто боясь, чтобы кто-нибудь не опередил ее.
Старая герцогиня не поняла хорошенько, в чем дело:
– Переливание? Что это такое?
Когда она вошла в комнату невестки, врачи суетились около больной.
Перед Клодиной стояла сестра милосердия, отвертывая рукав ее белого кашемирового платья.
Герцогиня положила руку на плечо сына, который только что вышел от больной в соседнюю комнату, где в страхе стояли Катценштейн и горничная.
– Адальберт, – тихо промолвила она, – что же это такое? Доктор сказал, что ей перережут артерию, чтобы перелить кровь в жилы Лизель?
