Лотарь насмешливо взглянул на нее.
– Вы думаете, я не умею избегать того, чтобы он видел мои хозяйственные занятия? – весело возразила она, не замечая насмешки. – И для этого не требуется особенной хитрости. Иоахим с утра до вечера пишет «Путешествие по Испании», в которое вставляет свои лучшие стихи. За работой, которая делает его счастливым, он забывает будничную жизнь со всеми ее мелочными заботами. Это человек, которому все равно – спать на полу или на мягкой постели, он может питаться черным хлебом и молоком и быть довольным. Но он требует любви, нежного участия, а это он постоянно находит, когда спускается к нам вниз из своей «колокольной комнаты». О, я могу сказать, что поняла свою задачу: Иоахим – поэтическая натура, и заботы о нем мне вручила сама муза поэзии!
Она встала и взяла шляпу и перчатки.
– Теперь пора идти домой и приготовить к ужину яичный пирог… Не смейся, Беата. – Но она и сама присоединилась к звонкому смеху подруги. – Моя старая Линденмейер гордится искусством, с которым ее ученица уже печет пироги.
– Следовало бы твоей старой герцогине посмотреть на это! Она была бы довольна. Она настоящая немка, хозяйственные наклонности у нее в крови. Но понравилось бы ей, если бы горькая необходимость перенесла ее из салона в кухню? Смена света и тени, которая выпала на твою долю, слишком резка, и мне тяжело об этом думать.
– Успокойся, Беата! – с хорошо заметной иронией произнес барон. – Испытание непродолжительно. Это только переходная ступень, эпизод из сказки о короле Дроздовике. Раньше, чем ты думаешь, солнечный блеск озарит скромный цветок, такой блеск, которому станут завидовать розы Шираза.
Брат и сестра незаметно обменялись взглядом, и при последних словах барон Лотарь вышел из комнаты.
– Он, кажется, фантазирует, – сказала Беата, пожав плечами и, по-видимому, ничего не понимая, пошла к двери, ведущей в соседнюю комнату. – Подожди минуту, Клодина, я оденусь для гуляния: мне хочется проводить тебя.
Клодина подошла к окну, щеки ее горели, тонкие брови мрачно сдвинулись. Чего только не выдумали придворная злоба и легкомыслие, чтобы бросить камни вслед ей, ушедшей оттуда для спасения лучшей части своего «я»! И чем могла она оскорбить и озлобить только что вышедшего человека до такой степени, что он смел так больно уколоть едва успокоившееся сердце с виду шутливыми, но в сущности глубоко оскорбительными словами?
В саду, недалеко от окна, стояла колясочка с его ребенком. Может быть, он настолько огорчен смертью жены, придававшей такой блеск его положению, что мстит за это другим? Действительно, ему, видимо, тяжело выносить свою судьбу. Жену он потерял, а дочь ее хрупка и беспомощна, и все огромное богатство, оставленное принцессой, не может дать ей силы встать на ножки… Сколько споров и борьбы произошло уже из-за этого слабого создания! Бабушка, принцесса Текла, которая не могла успокоиться после смерти любимой дочери, сама отправилась в Италию просить, чтобы ребенка отдали ей, но барон резко и решительно отказал теще. При дворе говорили, что старуха хочет женить овдовевшего зятя на своей младшей дочери, принцессе Елене, чтобы внучка не попала в руки посторонней мачехи. Некоторые умники, знающие все на свете, утверждали даже, что молодая принцесса благосклонно смотрит на этот план, так как давно уже питает тайную склонность к прекрасному супругу сестры.
Принцесса Елена была красивее покойницы, но у нее были те же большие, неприятно блестящие глаза, которыми ребенок теперь пристально смотрел в лесную чащу. Девочка лежала в белых подушках, и ее тоненькие пальчики нервно дергали голубое атласное одеяло, рядом с колясочкой сидела старая няня, которая усердно вязала и оживленно рассказывала что-то ребенку.
Пол задрожал от шума экипажа, а в комнату вошла Беата, одетая для гулянья. Она взяла корзиночку земляники и повесила ее на руку Клодины.
– Для маленькой Эльзы, – сказала она, покраснев.
Она убрала сахар и пирог, и подруги вышли. На дворе стояла коляска с откинутым верхом. На козлах сидел барон Лотарь.
– Вперед, дорогая! – позвала Беата, видя, что Клодина остановилась на ступеньках, не решаясь принять такую любезность в Нейгаузе. – Эти красивые животные, – сказала она, указывая на отличных, нетерпеливо дергающих повода лошадей, – бегут, как кони самого солнца: они охотно сожгли бы нас!
