МАРГАРИТА. Сынок, ты умен, да! И в душе своей ты не раб… А ты подумал, что человек, хоть и угнетенный человек, тем не мене никогда не стоит на самой низкой ступеньке в этом действительно несправедливом мире. Если даже люди бы во всем мире стали бы как братья, превеликая несправедливость мира была бы этим изничтожена? Человек есть да и будет эгоистом. Эгоистом, хотя бы к другой живности. А эта живность будет эгоистична по отношению к кому-то другому, и так без конца. За что же ты борешься? По сути, ты только желаешь закрепить свои позиции эгоиста — человека! Может быть лучше и быть жертвой несправедливости другого человека иногда, как хоть чуточку искупив свою вину пред большой, нескончаемой несправедливостью всего мира!
ЭДУАРД. Мать, что ты сейчас мелешь! Куда это ты дофилософствовалась! Теперь, когда человек унижает, убивает другого человека только потому, что этот другой такой же, как он сам, может быть даже лучше — умнее работящее, честнее, справедливее… И когда таким мерзавцем оказывается другой человек, рядом, — то мы с ним с той минуты враги, враги не на жизнь, а на смерть! Почему мне сегодня задумываться об эгоизме вселенной, если передо мной торжествует эта сознательная и поэтому самая противная часть эгоизма — подлость и мерзость между людьми?
КАРЛИС. Все тут яснее ясного.
ЭДУАРД(иронизирует). Мать, как бы это не было странно, такое глубокое философствование не к месту и не к времени иногда — мешает действовать, сохранять ясный рассудок!
МАРГАРИТА. Так же как каждые не до конца продуманные действия, дают результат скромный… А то и вовсе никакой…
ЭДУАРД(с лихорадочной увлеченностью). Даже если мы в своей революции чего то до конца и не продумали, сразу не почувствовали не только величие но и тяжесть цели… Все же за то совсем короткие мгновение мы многому научились, многое поняли. И это не зря! Поверь мне, мать, — это не зря!
МАРГАРИТА. Бог даст, чтобы это было бы не зря. (Эдуард, пошатнувшись, хватается за стенку.) Что с тобой, сынок!
ЭДУАРД. Ничего. Голова закружилась. Пройдет. (Пытается улыбнуться.) МАРГАРИТА (всматривается). Эдуард, тебе плохо… (Подходит, касается лба своего сына.) Ты же горишь как в огне!
КАРЛИС(обеспокоено). Может быть, простудился в подвале…
МАРГАРИТА. И с ногой не к лучшему… Может жар от того?
КАРЛИС. Нужно бы доктора, лекарство!
МАРГАРИТА. Нужно… Нужно…
ЭДУАРД(сникнув). Нога… Моя глупая нога…
МАРГАРИТА(с твердой, несгибаемой уверенностью). Иди сюда, я положу тебя в кровать! Сейчас лечить тебя будем! Иди сюда, сынок… Я сберегу тебя… Я вас всех сберегу…
Еще раз кабинет барона Хабихта. Воскресный вечер еще через неделю.
Оперев голову в руки, за столом хмуро сидит барон Хабихт. Встав, он подходит к окну, напряженно всматривается в ночную темноту. В дверях тихо появляется Рец.
РЕЦ. Ваше сиятельство, пастор, господин Таупер!
ХАБИХТ. Пригласите господина пастора!
Поклонившись, Рец уходит. Входит пастор Таупер.
ТАУПЕР. Я спешил, господин барон, чтобы встретить еще тут командира карательного отряда, господина Сухорукова.
ХАБИХТ. Господин Сухоруков еще не вернулся из волости. Ну, надеюсь теперь уже не долго. И я его жду…
ТАУПЕР. По вашему предложению — наше благодарственное донесение генералу Орлову. И благодарственное письмо от народа царю Николаю второму. Мой писарь вроде сносно оформил. (Подает Хабихту хорошо оформленные документы.)
ХАБИХТ. Спасибо! (С хмурой нервозностью смотрит на часы.) Благодарственное донесение генералу Орлову вышлем уже сегодня через господина Сухорукова. (Опять смотрит на часы и на ночное небо.) Какая кромешная тьма, господин пастор. Поверьте, я бы желал, чтобы она в эту ночь была бы вечной…
ТАУПЕР(с напускной набожностью). Все в руках Господа, ваша светлость!
ХАБИХТ(подавив раздражение). В моих, моих руках, господин священник! Нечего уж на этот раз за Господа прятаться! Все здесь происходит так, как я того хотел. И хотел я так, как велит мое высокое положение и справедливый долг перед вверенными мне людьми.
ТАУПЕР. И все же, все же — без Божьего соизволения…
ХАБИХТ. Конечно, конечно, Бог всё видит и, если так можно выразиться, дает добро на наши действия.
