А на следующий день Мстислав Мстиславич отправил в Новгород освобожденных торговых людей с обозом, и среди них — свое посольство. Он верно рассчитал — не посмеет стража Святославова задержать послов среди такого количества торговых людей новгородских, которые будут явно на стороне его посольства И не только помогут войти в город, но и проводят до самого двора Ярославова, где и ударят совместно в вечевой колокол. Отправляя обоз, князь Мстислав лично просил купцов в пути не мешкать, ехать быстрее, потому что теперь всякий час дорог. Ну, об этом купцов и упрашивать не нужно было: насиделись в неволе, соскучились по своим семьям. Как рассвело — тронулись в путь.
Проводив послов своих с обозом, Мстислав Мстиславич тут же начал снаряжать гонцов в Торопец — звать сына Василия с подмогой. Да послал по улицам Торжка бирючей — выкликать охотников вступить в княжеское ополчение. Войска Мстиславу Мстиславичу требовалось теперь много. И к тому же его деятельной натуре нужно было какое-то занятие, чтобы быстрее летели дни. Ответа — и из Новгорода и из Торопца — следовало ожидать не раньше чем через неделю. Вот князь и занимался отбором и снаряжением новых своих ратников. И ждал.
В новгородское посольство, конечно, был включен и Никита. Старшим ехал Власий Бакунец, как самый знатный из нынешнего Мстиславова войска. Был он — по бабке — правнуком какого-то половецкого князя и даже приходился через это отдаленным родственником княгине Анастасии. Власий Никите был по душе — за доброжелательность и спокойный нрав, к тому же Никита много раз слышал о нем как о самом отчаянном бойце — таком умелом, что будто бы даже князь Мстислав ему завидовал. Правда, видеть Власия в деле Никите не пришлось, в Торжке тот находился рядом с князем. Вторым членом посольства стал все тот же Ефим, взятый, как полагал Никита, за степенный вид На него только взглянешь — и тут же подумаешь да, это человек непростой. Говорит мало, все больше знаки подает, но так властно и гордо — куда тебе иной боярин или даже князь! Ефим был, по мнению Никиты, самым полезным из всего посольства — такого и стража пропустит, и народ на вече не обсмеет. Важный! Ну, а третьим послом, вернее — сопровождающим двух первых, был сам Никита. Как было не поехать ему, новгородскому уроженцу?
В пути больше молчали. Все уже заранее было оговорено, все возможные неприятности — о каких подумалось — учтены. Самое главное — добраться до двора Ярославова, а там уж, по обычаю, никому не позволено будет их тронуть, пока вече не решит.
Да Никите и не хотелось разговаривать — слишком он был поглощен своими мыслями. Вот и опять едет он в родной город. И все враги его в этом городе — живы. В этот раз его непременно узнают, ведь теперь он, сын Олексы Сбыславича, встанет перед народом открыто, не таясь. Что-то Мирошкиничи будут делать? И как там дядя Михаил — не попал ли к ним в немилость? Никаких вестей из Новгорода Никита после расставания с дядей не имел. Что, если и дяди Михаила уже нет в живых, и новгородцев не удастся поднять против князя Святослава и могущественного отца его? Тогда — смерть всему посольству, и ему, Никите, — в первую очередь. Ах, как этого не хочется! Ведь жизнь славная только для него началась. Был миг — Никита даже пожалел, что поехал, наверное, разумнее было бы остаться при князе Мстиславе. Но это сожаление лишь один раз всколыхнулось в нем — на второй день пути, к вечеру, когда на лесной дороге стало сумрачно и послышался откуда-то протяжный и тоскливый волчий вой. Тут обоз остановился, коней распрягли, разожгли костры, забулькало в котле варево — и все тревожные мысли улетели прочь.
Обоз двигался вдоль реки Меты, по наезженному торговому пути. К Новгороду должны были подойти по той же самой дороге, по какой Никита в начале прошлой весны пробирался. Чем ближе был город, тем отчетливее Никите вспоминались знакомые места. А когда вдали завиднелся золотой крест большой главы Великой Софии, Никита невольно бросил взгляд налево, нет ли там копны, за которой он прятался? Не поверил своим глазам — копна была, на том же самом месте! Может, и другая, но такая же раздерганная разными проезжающими. И к ней точно так же по снегу было протоптано множество следов от дороги. Никите даже не по себе стало — он снова пережил свой тогдашний унизительный стыд. И рассердился на себя за это. Не удержался — на прощанье подмигнул той копне: спасибо, милая, помогла и теперь! К Новгороду Никита приближался полным решимости и спокойной злости.
