Взгляд юного новгородца заставил душу Мстислава всколыхнуться. И вспомнилось не столь давнее, но, оказывается, крепко забытое прошлое: вот так же, с такой же восторженной надеждой смотрели на него, князя Мстислава, сражавшиеся рядом с ним защитники Торческа. Словно дохнуло из прошлого пряным и свежим ветром молодости!
Мстислав Мстиславич с любопытством стал рассматривать юношу.
Тот был высок ростом — пожалуй, на целую голову выше самого князя, — не по возрасту статен и красив. Одет в добротную одежду, но без излишнего щегольства: синего плотного сукна кафтан, порты бережно заправлены в высокие сапоги красной, умело выделанной кожи — сразу видно, что и мягки и прочны. У пояса — меч, да такой, что сразу хочется его в руках подержать, ладонь так и просит удобной резной его рукояти. Меч-то, однако, надо было юноше в сенях оставить, сотник Ларион, лично доставивший нежданного гостя в княжеские покои, впопыхах забыл об этом. Но юноша и сам, войдя, догадался, снял пояс вместе с оружием и бережно, как ребенка, передал стоящему рядом Лариону. И лишь после этого повалился князю в ноги. Мстиславу Мстиславичу такое начало понравилось.
Оказалось — юношу зовут Никитой, был он из знатного рода, сын невинно убитого Олексы Сбыславича, вятшего мужа новгородского. Этого Олексу знал и любил сам Мстислав Храбрый. Был когда-то Олекса в составе посольства, призвавшего Мстислава Ростиславича на новгородский княжеский стол — хоть и молод был, а удостоился такой чести. С Храбрым ходил на войну в городском ополчении, сражался рядом и был им отмечен. И всегда держал в новгородском совете вятших сторону любимого князя. Хотя — кто тогда в Новгороде был против него? Никто.
Никита, испросив разрешения, заговорил сбивчиво, но страстно. Из его рассказа выходило, что Новгород, лишившись по воле Божией правления Храброго, память светлую о нем хранит, но живет с тех пор все хуже, не имея защиты и теряя былое величие. Попал он теперь в кабальную зависимость к Суздалю и Владимиру, к великому князю Владимирскому Всеволоду. Бояре Всеволодовы в Новгороде хозяева. От их рук погиб отец Никиты, и самому ему стало в родном городе жить невозможно: чуть не убили и его. Поэтому, отчаявшись найти в мире справедливость, Никита решил посвятить свою жизнь сыну Храброго, князю Мстиславу Мстиславичу, тем более что мечтал об этом с юных лет и будет счастлив, если жизнь его, Никиты, князю понадобится. Все необходимое для воинской службы у Никиты есть: и доспех, и оружие, и конь. Все, кроме, может быть, боевого опыта. Так ведь и самые опытные воины когда-то начинали неумелыми юношами. Была бы отвага в сердце! А отвага у Никиты есть, пусть князь проверит, если пожелает, поручив ему какое-нибудь опасное дело.
Ах, князю любо было слышать такие разговоры! Нужды в воинских услугах у него в то время не было — откуда? Но не заметил, как и сам загорелся: что бы такое опасное можно было выдумать для горячего юноши? Попросить, чтоб голову половецкую в седельной сумке привез? Лучше — владимирскую, с готовностью ответил Никита, и в глазах его загорелся огонь надежды: неужели князь Мстислав поручит ему это? Было видно — тотчас готов исполнять, на завтра не отложит.
Тут Мстислав Мстиславич спохватился и построжел. Большой грех это — напрасно проливать христианскую кровь. Видал князь на своем веку всяких людей, попадались и такие, которым убить человека — наслаждение. К этим душегубам он относился даже с какой-то брезгливостью и в своей дружине их не держал. Впрочем, молодой новгородец Никита был, кажется, не из таких — просто сильная злость у него, похоже, в сердце была, да и на службу к князю поступить ему очень хотелось.
Дело получалось и простое и сложное одновременно. Взять человека в дружину недолго, особенно если для этого ничего не требуется, кроме обоюдного согласия. На Никиту и тратиться не нужно было — все привез с собой. Но для Мстислава Мстиславича дружина была как вторая семья, каждого своего воина он знал, словно родного брата, на каждого мог положиться во всем и был уверен — ни один не подведет. Воины его старшей дружины все были уже люди степенные, и всех он сам выпестовал, отобрал, научил чему мог — для себя готовил. Это ничего, что они теперь слегка поотвыкли от походной жизни — все равно остались такими же, какими были. Нового человека, да еще со стороны — примут ли? Полюбят ли его? И есть ли нынче такая необходимость его в дружину брать? Войны-то нет и вроде бы не предвидится.
