Все новгородцы — кроме тех, что остались лежать возле изгороди, — уже взошли на холм и с треском и ревом прорывались вперед. Дебри перед Мстиславовой дружиной были разобраны и разрушены — путь был открыт. Мстислав Мстиславич посмотрел по сторонам, чтобы уяснить себе общее положение дел. Кажется, все шло хорошо, войско двигалось ровно. Лишь справа смоленский воевода на коне запутался в густом переплетении веток и прутьев, а его люди, по примеру новгородцев тоже пешие и босые, мешая друг другу, никак не могли преодолеть заграждение. Слева ростовский полк князя Константина рубился с встречной конницей, которая медленно подавалась под его натиском Заметнее всех там был известный Мстиславу Мстиславичу богатырь Добрыня. Увидев, как он работает, князь успокоился насчет левого крыла и больше не думал о нем.
А думать следовало о том, что творилось на холме впереди. Новгородцы успели пробиться глубоко сквозь ряды противника, и жестокая сеча бурлила возле самой вершины холма, где был водружен на высоком шесте стяг князя Ярослава Немного поодаль также возвышалось красное с золотом знамя великого князя Георгия — и к нему уже стремился смоленский полк, которому удалось без потерь перебраться через дебри и быстро оттеснить от них врага. За Ярославов стяг сражение шло с такой неистовой злостью, что Мстиславу Мстиславичу показалось, что с той стороны горячим ветром дует ему в лицо. Он крикнул своей дружине:
— Не выдадим новгородцев, братья! Не дай Бог добрых людей выдавать!
И, подняв над головой топор — излюбленное свое оружие, бросился новгородцам на помощь. Дружина последовала за ним.
В это время стяг Ярослава, подсеченный новгородским ополченцем, рухнул. И почти сразу же справа застучали топоры по древку знамени Георгия. Торжествующий, победный крик полетел над холмами — и под это ликование Мстислав Мстиславич во главе своих дружинников вклинился в плотную толпу растерянных суздальцев.
Он не видел перед собой никого из Всеволодовичей, а разыскивать их взглядом было некогда. Удар направо — и чей-то смятый шлем падает вниз, словно увлекая за собой взмахнувшего руками всадника. Удар налево — перерубленное плечо мгновенно выпускает темную струю крови, и чья-то борода мотается в стороны, перед тем как пропасть из виду. Тут же удар направо — в искаженное страхом белое лицо. Шлем отлетает куда-то, а лица больше нет. Удар налево — впустую: подвернулся конь, и топор, в последний миг успев повернуться, опускается плашмя на круп. Конь хохочет от боли, разворачивается и бьет задом, сшибая с ног зазевавшегося пешца. В этот миг справа возникает мечник Никита — оскалившийся, подрубает чью-то занесенную руку с коротким копьем.
Дальше! Впереди еще много врагов. Становится попросторнее, и теперь приходится все чаще бить по спинам и затылкам. Неужели бегут?
Радоваться рано, рано. Не уловка ли все это? Оглядевшись, Мстислав Мстиславич увидел, что большая часть суздальского войска действительно уходит, широкой волной скатываясь с холма, но многие еще никуда не бегут и даже пытаются выравнивать ряды и продолжать сражение.
Там, вдали, среди бегущих, он, кажется, различил нескольких человек в блестевшей золотом одежде. Это были, несомненно, князья Всеволодовичи, и их поспешное бегство только укрепило подозрения Мстислава Мстиславича.
Он подъехал к новгородцам, которые встретили своего князя радостными криками. Стояли они на самой вершине холма, и вид отступающего противника вселил в них веру в то, что они уже победили. Новгородцам также хорошо был виден брошенный суздальцами обоз — сотни возов, составленных вместе, в нескольких сотнях шагов отсюда Добыча была знатная, она начинала постепенно приковывать к себе всеобщее внимание.
А справа смоленский полк, перед которым уже не было врага, а только этот богатый обоз, уже бежал к нему. Те, кто добежал, взбирались на возы и потрошили их, словно бой закончился и ничего другого делать не оставалось.
— Братья! — закричал князь Мстислав новгородцам. — Не ходите на обоз! Еще нет победы! — Он показал на суздальцев, не побежавших, а выстроившихся поодаль как бы в ожидании. — На них бегите! Их бейте скорей, а то вернутся и всех нас сметут! Вперед, братья!
