— Эй вы, коноеды! — завопил он. — Сами выйти боитесь, так отпустите хоть князя своего! Мы погреемся!
Теперь ответный гул уже не был одобрительным. И княжеские знамена шевелились, конечно, не от смеха. Никита видел, что суздальцев задело за живое. Значит, сейчас выпустят в поле отряд. Ждать его надо было из-за холма, где, наверное в заросли были оставлены проходы.
— Ребята! — Никита обернулся к своим. — Выходят они! Отойдем подальше, там их встретим!
Он показал на серединку поля, откуда было одинаково что до суздальцев, что до Мстислава.
Воины Никиты внимательно слушали его. Теперь он снова был главным. Никита еще раз объяснил, что следует делать: встретить противника и всячески стараться заманить его поближе к своим. И если побежит — погоней не увлекаться, а то как бы самим не оказаться в ловушке. Несколько всадников уже наставили свои копья в ту сторону, откуда должен был появиться отряд противника.
И он появился. Первым делом Никита принялся считать врагов, но бросил — их оказалось ненамного больше. Выехали они из-за холма и сразу растянулись в цепь, приближаясь. Однако не очень-то рвались в бой. Остановились шагов за пятьдесят, принялись рассматривать противника.
— Ну, чего же вы? — крикнул один из суздальцев. — Сами звали, а не встречаете?
— А ты езжай сюда — я тебя встречу! — ответил долговязый, потрясая мечом, выхваченным из ножен.
— А! Это не ты ли, пес, на князя нашего лаял? — спросил суздалец.
Как бы опять не началось, озабоченно подумал Никита, взглянув на долговязого и увидев, что тот уже опустил меч и готовится к дальнейшему разговору. Надо не давать им расхолаживаться.
— Эй, вы! — крикнул он. — Давайте сходиться! Посмотрим, что вы за люди у вашего князя!
Суздальская цепь шевельнулась, но начинать сближение не спешила. Тот, что начал ругаться, выехал немного вперед.
— Иди-ка, говорун! — провозгласил он. — Один на один побьемся с тобой!
Никита повелительно кивнул долговязому, и тот поехал навстречу вызвавшему его суздальцу. Оба пустили коней медленным шагом, не торопясь. Сошлись, не доезжая друг до друга нескольких шагов, закружились.
— Эх! — вскрикнул вдруг долговязый и, бросив коня к противнику, ударил мечом. Суздалец успел поднять щит и прикрыться, его конь отступил, и долговязого пронесло вперед. Он тут же развернулся — но, вместо того чтобы снова броситься, обогнул врага и возвратился на прежнее место.
Ни в том, ни в другом Никита не видел злости — главного, что сопутствует хорошему бою. Оба отряда, кажется, так и собирались стоять — угрожая друг другу, примериваясь, но схватки не начиная. Он пожалел, что напросился сюда. Намного полезнее было бы набрать отряд из дружинников Мстислава Мстиславича — их подгонять и натравливать на противника не надо.
Никита посмотрел на вражескую гору, потом оглянулся на свою. И там и там происходила какая-то мирная хозяйственная жизнь. Оба войска не то чтобы потеряли воинственный вид, но уже начинали обустраиваться на своих местах — для долгого стояния. Костры задымились, всадники спешивались, чистили и обтирали коней, уже далеко не все любопытствовали: что же происходит в поле, куда вышли биться два передовых отряда. Да там и смотреть было не на что. Никита злился, но понимал, как нелепо выглядят вооруженные люди, съехавшиеся для драки, но никак не решающиеся начать ее.
Он сам выехал вперед, вызывая на бой противника. Один из суздальцев охотно откликнулся на его вызов, но когда Никита ринулся на врага, тот поспешно отступил к своим, и Никите пришлось возвращаться, чтобы не оказаться одному среди десятка противников.
Он пытался прогнать в бой весь свой отряд — всех разом. Тогда суздальцы сразу отходили, и Никита, кривясь от унижения, вынужден был поворачивать людей обратно.
Так они плясали друг перед другом почти целый день. Становилось холодно, есть хотелось до невозможности. А главное — надоело бесцельно тратить силы.
В конце концов Никита приказал возвращаться. На прощание погрозил замерзшим кулаком суздальскому отряду. Ему ответили тем же. Так что можно было считать, что бой закончился для обеих сторон с одинаковыми потерями.
