Я приняла решение. Пусть Бен и не разделяет веры в то, что мне станет лучше, но он не сможет отказать мне еще в одной попытке. Не то чтобы я очень этого хотела. Но я взрослый человек, и он никакое не чудовище. Неужели ему нельзя доверить правду? Я вылила воду в раковину и снова наполнила ведро. Я все расскажу мужу. Сегодня же вечером. Когда он придет домой. Так дальше продолжаться не может. И я вернулась к работе.
Я написала это час назад, а сейчас уже не так уверена в своем решении. Прочтя о фотографиях в железной коробке, я поняла, что до сих пор не видела в доме никаких следов пребывания ребенка. Ни одного. Не могу поверить, чтобы Бен, да и любой нормальный человек, избавился от всего, что напоминает о погибшем сыне. Это кажется каким-то неправильным, невозможным. Можно ли доверять человеку, который на такое способен? Я вспомнила, как читала о том дне, когда мы сидели на Парламент-хилл и я спросила его в лоб. А он солгал. Я снова и снова пролистываю дневник до того места. «У нас не было детей?» – спросила я его. «Нет. Не было». Неужели он говорит так, чтобы меня защитить? Неужели и правда считает, что так будет лучше? Промолчать, то есть не сказать правду, а поступить так, как ему удобнее?
И… быстрее. Наверное, ему до смерти надоело повторять одно и то же, одно и то же каждый день. Мне приходит в голову, что это не из-за меня он сокращает описания и перевирает детали. Просто он боится сойти с ума от постоянного повторения.
Мне начинает казаться, что у меня «едет крыша». Все становится зыбким, нечетким, размытым. Сперва я думаю одно, а секунду спустя совершенно противоположное. То верю всему, что говорит мой муж, то не верю ни единому его слову. Кажется, все стало нереальным, превратилось в плод моего воображения. Даже я сама.
Мне хотелось выяснить одну вещь. Только одну, чтобы не приходилось узнавать о ней, чтобы не вспоминать каждый раз внезапно.
Мне хотелось знать, с кем я была в тот день в Брайтоне. Знать, кто сделал это со мной.
Позже я поговорила с доктором Нэшем. Я уже прилегла в гостиной, когда зазвонил телефон. Работал телевизор, но звук был приглушен. Сначала я не поняла, где я, сплю я или нет. Я услышала голоса, они говорили все громче. Свой собственный и, кажется, Бена. Но он говорил: ах ты, шлюха, и всякое другое, еще хуже. Я закричала на него – от злости, а потом от страха. Хлопнула дверь, раздался глухой удар кулаком, потом звон разбитого стекла. И только тогда я поняла, что мне это привиделось.
Я открыла глаза. Возле меня стояла щербатая кружка с остывшим кофе, нервно вибрировал лежавший возле нее телефон-раскладушка.
Это был доктор Нэш. Он представился, хотя его голос и без того показался мне знакомым. Спросил, все ли у меня в порядке. Я ответила, что да и что я читала дневник.
– Значит, вы помните наш вчерашний разговор? – спросил он.
Я запаниковала. Пришла в ужас. Значит, он решил поговорить об этом. Во мне забрезжил слабый луч надежды, – может, он и правда почувствовал то же, что и я, невнятную смесь желания и страха, – но лишь ненадолго.
– О том, чтобы съездить снова туда, где вы жили после того, как покинули психиатрическую лечебницу. В Варинг-Хаус?
– Да, – ответила я.
– В общем, утром я им звонил. Они не возражают. Мы можем приехать. Они сказали, практически в любое время. – (Будущее время; снова оно показалось мне неуместным.) – Ближайшие два дня я буду плотно занят. Давайте в четверг?
– Хорошо, давайте.
Мне было совсем не важно, когда мы туда поедем. Просто я не думала, что это поможет.
– Прекрасно! Я вам позвоню.
Я собиралась попрощаться, когда вдруг вспомнила о том, что писала перед тем, как задремать. И поняла, что сон, должно быть, был неглубоким, иначе я бы все забыла.
– Доктор Нэш, можно задать вам вопрос?
– Да.
– Про Бена.
– Конечно.
– Ну… я запуталась. Он мне ничего и ни о чем не рассказывает. О важных вещах. Об Адаме. О моей книге. И лжет. Например, снова уверял, что меня сбила машина.
– А-а, ясно. – Помедлив, он добавил: – А как вы думаете почему? – сделав ударение скорее на «вы», чем на «почему».
Секунду я раздумывала.
