– Может, лучше обойтись без подробностей?
Меня окатило волной ярости. Ярость и паника.
– Речь идет о моем сыне!
Бен отвел взгляд и теперь смотрел в окно.
– Он ехал на военном грузовике. – Бен говорил медленно, почти перешел на шепот. – Сопровождал военную часть. На дороге взорвалась мина. Один солдат выжил. А Адам и другой – нет.
Я закрыла глаза и произнесла, тоже шепотом:
– Он умер сразу? Или мучился?
Бен вздохнул, помолчал, а потом произнес:
– Нет. Он не страдал. Мне сказали, что все произошло быстро.
Я посмотрела на него. Он сидел, отвернувшись.
Ты лжешь, подумала я.
Я представила Адама, лежащего на обочине и истекающего кровью, и тут же прогнала этот образ, стараясь ни о чем не думать.
Но тут же вихрем завертелись мысли. Вопросы. Вопросы, которые я не решилась бы задать из страха, что ответы просто убьют меня. Какой он был ребенок, подросток, взрослый парень? Мы были в близких отношениях? Часто ссорились? Он был счастлив? Я была хорошей матерью?
И как вышло так, что тот малыш на трехколесном велосипеде расстался с жизнью где-то на другом конце света?
– Почему он оказался в Афганистане? Почему именно там?
Бен рассказал, что там идет война. Война против террористов, как он выразился. Я не поняла, что это значит. Он сказал, что был совершен дикий, кошмарный теракт. В Америке. Погибло несколько тысяч человек.
– И поэтому мой мальчик погиб где-то в Афганистане? – спросила я. – Не понимаю…
– Все сложнее, – ответил Бен. – Адам всегда хотел пойти в армию. Он считал, что это его долг.
– Долг? Вот как ты отнесся к его решению? Пусть выполнит свой долг? А я тоже? Почему ты не отговорил его?!
– Кристин, он действительно этого хотел.
Несмотря на ужас, я чуть не рассмеялась.
– Чего хотел – погибнуть? Как он мог этого хотеть? Почему? А я его даже не знала!..
Бен молчал. Он сжал мою руку, и по моей щеке потекла непрошеная слеза, обжигающая, словно кислота, потом еще и еще. Я быстро смахнула их рукой, зная, что если начну плакать, то уже не остановлюсь.
Мой мозг не справлялся со стрессом, он словно выключился, я пребывала в абсолютной пустоте.
– Я его даже не знала…
Позже Бен принес и водрузил на журнальный столик коробку.
– Я держу ее наверху, – сказал он. – Так безопаснее.
В каком смысле? – подумала я. Коробка из тусклого серого металла. В таких обычно хранят деньги или важные документы.
Должно быть, содержимое и правда опасно. Мне представились дикие звери, скорпионы, змеи, голодные крысы, ядовитые насекомые. Может, коварный вирус или радиация.
– Безопаснее? – переспросила я.
– Есть вещи, которые тебе лучше не видеть без подготовки. – Бен вздохнул. – Лучше я сначала тебе все объясню. – Он сел рядом со мной и открыл коробку; я ничего не видела внутри, кроме бумаги. – Это Адам совсем маленький. – Бен достал пачку фотографий и передал мне одну.
На ней я стою на улице лицом к камере, спереди у меня «кенгуру», а в нем малыш, Адам. Он повернут ко мне, но смотрит через плечо на того, кто нас снимает, улыбается, и я вижу в его беззубом личике свое отражение.
– Это ты снял? – спросила я.
Бен кивнул. Я снова смотрю на снимок. Он надорван, края захватаны, цвета поблекшие, как будто изображение вот-вот исчезнет.
Я. Ребенок. Все-таки не могу представить. Мне пришлось повторить про себя: ты – мать.
– А этот когда? – спросила я.
Бен взглянул на снимок из-за моего плеча:
– Ему здесь месяцев шесть. Давай-ка посмотрим. Кажется, это тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год.
Значит, мне здесь двадцать семь лет. Целую жизнь назад.
Жизнь моего сына.
– Когда он родился?
Бен порылся в коробке и протянул мне листок бумаги:
– В январе.
Листок был немного помятый, пожелтевший. «Свидетельство о рождении». Я молча прочитала документ. Его имя. Адам.
– Адам Уилер, – произнесла я вслух, скорее обращаясь к себе, чем к Бену.
– Уилер – это моя фамилия, – сказал он. – Мы решили, что он тоже будет Уилер.
– Разумеется. – Я поднесла листок к самым глазам.
Он весил всего ничего – удивительно, учитывая его невероятную важность. Мне хотелось надышаться им, чтобы он стал частью меня.
– Дай-ка. – Бен взял у меня листок и снова сложил его. – Тут есть еще фотографии. Будешь смотреть? – спросил он, протягивая мне несколько штук. – К сожалению, сохранилось не так много. Большинство уничтожены.
